Стратег и зодчий - [124]

Я слышу разные суждения противников Ленина. Среди них есть и предрекающие скорый конец Советской власти.

Представители Антанты надеются, что со смертью Ленина Россия порвет мирный договор с Германией. Это им на руку».

39

Лишь в полночь добрался Данишевский в штаб Восточного фронта, вызванный из Кулебян, где проверял готовность дивизии, отправлявшейся на фронт. Кобозев не сообщил причины срочного вызова.

По лицу Кобозева, осунувшемуся, с запавшими глазами, Данишевский понял, что произошло что-то трагическое.

— Ранен Ленин. Сообщил Склянский по прямому проводу, — сухо вымолвил Кобозев. — Состояние тяжелое. Покушавшийся задержан. Ведется следствие. Это все, что удалось узнать… Пытался недавно вызвать Москву. Больше того, что сообщил Склянский, не удалось узнать… Да, получена телеграмма Троцкого. Он вызывает тебя сегодня ночью на станцию Арзамас. Строго официально: «Приказываю быть в два ноль-ноль на Арзамас-два…» Тебе что, не хочется ехать на свидание с ним? Тогда я сообщу на Арзамас-два, что ты уехал в Нижний, — предложил Кобозев.

— Обязательно поеду. Предполагаю, о чем будет идти речь. Разговор предстоит неприятный.

— Может быть, мне с тобой поехать?

— Лучше я один.

Данишевский приехал на станцию Арзамас, когда поезд наркомвоена уже стоял на главном пути. Вокруг вокзала ходили патрульные, они никого не пропускали на станцию.

Дежурный комендант встретил Данишевского у входа в вокзал:

— Уже несколько раз наркомвоен спрашивал о вас. Я провожу вас к его салон-вагону.

Несмотря на то что Троцкий несколько раз осведомлялся о приезде Данишевского, он принял его не сразу. Стоя в узком коридоре салон-вагона, Данишевский слышал, как в салоне Троцкий диктовал по телефону какое-то распоряжение.

«Кажется, специально выдерживает меня, — подумал Данишевский. — Демонстрирует, как он занят».

Наконец адъютант Троцкого предложил Данишевскому войти в салон. Данишевский, войдя, молча приложил руку к головному убору.

Троцкий замедленно поднес руку в черной перчатке к кожаному картузу.

— Можете идти, — сказал он адъютанту и подошел к окну.

В зеркальном стекле окна контрастно отразилась его экипировка: черное, хорошо пригнанное кожаное пальто, перехваченное широким кожаным ремнем, коробка с маузером и большой летный планшет, переброшенные на тонких ремешках через плечи.

— Реввоенсовету фронта известно, что Ленин вчера днем ранен? — спросил Троцкий.

— Недавно стало известно, — сказал Данишевский. — Но мы не имеем подробностей. В каком состоянии Владимир Ильич?

— Знаю только одно — в тяжелом. Лишь поэтому я оставил фронт. Теперь у него металл не только в душе, но и в теле. Он будет дороже рабочему классу… — Троцкий помолчал, затем спросил: — Скажите, кто вам разрешил обращаться к Ленину, не посоветовавшись со мной? — Он подошел к столу и оперся обеими руками о полированный борт. Резкий свет люстры упал на стекла пенсне Троцкого. Данишевский встретился с его негодующим взглядом. — Я получил вашу телеграмму в два адреса. Все, что написано в ней, требует проверки, расследования. Все это вы могли и обязаны были доложить мне.

— Я назначен в Реввоенсовет Центральным Комитетом партии, — стараясь говорить спокойно, ответил Данишевский. Он чувствовал, что у него горят щеки, лоб. Его возмущало все: и тон разговора, и этот вопрос, за которым скрывалось желание быть неограниченно властным, и нетерпимость к любой критике.

— Что из этого? — еще больше накаляясь, спросил Троцкий.

— Мой долг, — чеканно произнося каждое слово, ответил Данишевский, — информировать Центральный Комитет и правительство обо всем. Без этого нельзя руководить военными операциями.

— Значит, я руковожу неправильно? — взорвался Троцкий. Он стремительно оторвал руки от стола и зашагал по салону.

Скрипнула дверь из коридора в салон, кто-то приоткрыл ее. Резким жестом Троцкий приказал захлопнуть дверь.

— Да, я считаю, что вами допущены ошибки, — овладевая собой, негромко произнес Данишевский. — Некоторые ваши приказы дезорганизовали фронт. Я не имел права молчать об этом.

— За фронт отвечаю я! — выкрикивая слова, словно выступал перед большой аудиторией, торопливо говорил Троцкий. — Я имею право командовать. Я не позволю обсуждать мои приказы.

— Но командующий Пятой армией является начальником над подчиненными, — спокойно парировал Данишевский. — Мы обязаны помогать ему, укреплять единоначалие, поднимать его авторитет. А вместо этого полки получают ваши приказы, противоречащие тем, которые издал командарм.

— О каких приказах говорите вы? — морщась, произнес Троцкий и снова подошел к окну вагона.

— Я все их перечислил в своей телеграмме. Я не указал только, что командующему Пятой армией пришлось снимать два полка для защиты участка железной дорога, на котором был ваш поезд.

— Это ложь! Защищали участок, потеря которого грозила окружением штаба армии. Вы лично и Кобозев неправильно ориентируете Вацетиса.

— Операции ведутся медленно и осторожно.

— Это ваше мнение. Победителей не судят. Вам известно, что Каппель вчера разбит под Свияжском и отброшен. Этой операцией руководил Розенгольц по плану, разработанному мной. Через несколько дней мы освободим Казань, которую сдали Кобозев и другие. Город в железном кольце.