Стратег и зодчий - [126]

Стоило только им переступить порог комнаты, как Ленин начинал выяснять, что сделано штабом Восточного фронта, Кедровым — в Вологде, уполномоченными комиссариата продовольствия, чрезвычайными комиссарами на Волге и Северном Кавказе. Его поразительная память не упускала ни одного срока исполнения приказов.

От Цюрупы он ждал детальных сообщений о конфискации хлеба у кулаков, у Свердлова ежедневно узнавал, как идут подводные лодки из Балтики на Волгу, отправлены ли взрывники в Котлас, почему Троцкий медлит с наступлением на Казань, о мобилизации членов партии — питерцев и москвичей — на Восточный фронт и в продотряды. Приехавшему из Арзамаса Кобозеву поручил связаться со штабом Пятой армии, выяснить обстановку. Он был возмущен проволочкой со взятием Казани и продиктовал телеграмму: ускорить операцию, взаимодействуя, применяя авиацию, флот, артиллерию. В Кремль непрестанно шли делегаты от воинских частей, рабочих коллективов — труженики страны держала руку на пульсе любимого вождя и друга.

Сентябрьским полднем проведать Ленина пришел Горький вместе с соредактором по «Новой Жизни» литератором Десницким. Горький, увидев Ленина, беседующего со Свердловым у окна, радостно воскликнул:

— Уже на ногах, Владимир Ильич? А я прочитал в газетах — Ленин уже приступил к работе — и не поверил. Подумал, что эта публикация вопреки действительному — для успокоения рабочих.

— Время торопит, не позволяет лежать.

— Как чувствуете себя? — расспрашивал Горький, бережно ощупывая шею, мускулы Ленина. Ленин осторожно поднимал руку, довольно сгибал ее, вытягивал, выпрямлял. Он смотрел на Горького, как в былые годы, о дружеской приязнью. Горький улавливал во взгляде Ленина оттенки сожаления, что старый друг и соратник его был в отчуждении от партии.

— Будем угощать гостей, Яков Михайлович. Чем богаты? — спросил Ленин Свердлова.

— Чаю заварим, — предложил Свердлов, — да еще какая нибудь снедь найдется.

Свердлов начал готовить нехитрую закуску, расставлять чайную посуду на столе.

— А чай заварить нечем, — озадаченно шепнул он Десницкому. — Конфуз!

— Я пройду в секретариат, там моя нижегородская знакомая работает, может, у нее на заварку добуду, — предложил Десницкий.

— А я за кипятком, — улыбнулся Свердлов, — авось заговор наш не разоблачат.

Ленин и Горький не заметили ухода Десницкого и Свердлова, они продолжали оживленно беседовать, устроившись возле распахнутого окна.

Только теперь Горький увидел, как побледнел и осунулся Ленин. Лицо стало еще более скуластым, лишь по-прежнему живо горели глаза.

Долгое время они сидели молча. Ленин, прищурясь, смотрел на солнечные блики, игравшие на занавесях, их парусил легкий ветерок.

Горький смотрел за окно в пространство, не решаясь начать разговор, откровенно поговорить с другом, которого не видел столько лет, от которого его отдалили какие-то разногласия и, как показало время, его непонимание прописных истин жестокой схватки классов.

— Так вы и не сказали мне, дорогой Владимир Ильич, как себя чувствуете? — глухо откашлявшись, нарушил молчание Горький.

— Представьте себе, с недавнего времени великолепно.

— Значит, пользуют хорошие врачи?

Шумно вошли Свердлов и Десницкий.

— А чай-то какой, Владимир Ильич! Янтарь!.. — весело сказал Свердлов и стал разливать чай в стаканы. Он подмигнул Десницкому и кивком пригласил к дальнему окну, чтобы не мешать беседе Горького и Ленина.

— Врачи хорошие, — улыбнулся Ленин. — Но я получаю изумительные лекарства по этим вот рецептам. — Он переглянулся со Свердловым. — Яков Михайлович, прочтите вслух мой любимый рецепт.

Яков Михайлович прочел телеграмму с Восточного фронта о взятии Казани.

— Это не просто телеграмма! Это самая целебная повязка на раны.

— Идут слухи, что пули были отравлены каким-то ядом? — обеспокоенно спросил Горький. — Кто говорит — кураре, кто называет еще более страшный яд.

— На большевиков никакие яды не действуют, — рассмеялся Ленин, — кроме одного. Если бы пули были отравлены ядом меньшевизма, то, очевидно, я не перенес бы ранения.

— До какой гнусности надо опуститься, чтобы на людей покушаться, — вымолвил Горький после паузы.

— Драка, что делать… Каждый действует, как умеет, — улыбнулся Ленин. — Над чем работаете, Алексей Максимович? Давно не видели ваших выступлений в печати.

— После «Несвоевременных мыслей» выступать нужно только с самопокаяниями, — хмуро пробасил Горький, отводя взгляд. — Стыдно мне моего словесного блуда, дорогой Владимир Ильич, — начал было Горький. — В этой драке я масла в огонь подливал. Сожалею, что год назад не внял совету ваших делегатов, приходивших с предложением сотрудничать с вами.

— Знаете, Алексей Максимович, есть пословица: «Чем меньше грешить, тем меньше каяться». Мой совет вам: натура у вас художническая — политикой вам заниматься не стоит. В политике ветры разные бывают, порой кажутся теплыми, а оказываются «сиверко», как говорят на Каспии. Расскажите, пожалуйста, кто чем живет в Питере, кто о чем думает.

— Интеллигенция на распутье. Только у былинных богатырей были три дороги, а тут многие, и темные, и неизведанные. Кое-кто дрогнул, подался за рубеж.