Страстное тысячелетие - [48]

«Эти люди из слов человека строят смертный приговор ему, а законах писано, что и за дела преступные не предавать казни. Молчать среди них почту за лучшее. Только безумцы могут обвинение строить на словах обвиняемого. Во вселенной разумной же такого нет нигде…»

* * *

— А ведь и тебя мы видели рядом с Иисусом Назарянином, которого схватили и повели к господину моему Первосвященнику на суд!

— Знать не знаю, о чем ты говоришь, почтенная женщина. Твое дело прислуживать Святейшему, а не по сторонам пялиться.

— Люди, посмотрите, ведь я верно говорю — он один из них! Этот был с тем, кого они называли царем и мессией, их ведь его теперь повели судить!

— Ну что ты суешь не в свое дело свой нос, вот привязалась! Ступай по своим делам и оставь меня.

— Да, точно ты говоришь — это он. Что же ты споришь?

— Она права, ведь ты — галилеянин, и ты был с ними. Да и говор твой похож.

— Да я клянусь, что я не земляк ему! Что вы ко мне прицепились! Отпустите меня! Прочь!

— А может быть, и правда — не он. Мало ли оборванцев, похожих друг на друга! Отпустите его. Посмотрим лучше, что станет с тем.

— Вот уж и рассвет. Петухи поют.

— Ступай парень подобру-поздорову отсюда, пока у этой старухи не добавилось поддержки от других, кто признал тебя. Я-то тебя не выдам, хоть и узнал. Мое дело — сторона, но мой тебе совет: держись подальше от этих дел, а не то так и тебя схватят… Что молчишь? Ну и взгляд у тебя… Что это с тобой? Неужто так испугался?

— Он прав! Он прав был! Не успели петухи пропеть, как я трижды отрекся от него! Откуда же он знал?

* * *

— Ну, сказывай. Ты и есть тот, кто называл себя Царем Иудейским?

— Это твои слова, а не мои.

— А твои слова каковы же? Ты — Христос? Мессия? Пророк? Сын божий? Сын человеческий? Что ты молчишь? Говори!!! Кто ты на самом деле? Да говори же, ты что — язык проглотил?

— …

— Почему он молчит? Эй, встряхните его! Да понимаешь ли ты, кто перед тобой? Тебе что — настолько безразлична твоя судьба? Я готов выслушать твои слова, и если они возвели напрасное — я разберу дело и решу, кому что следует воздать.

— …

— Да он сумасшедший или глупец! Я же спрашиваю тебя, Иисус, за что они тебя схватили? В чем твоя вина?

— …

— Послушайте, что вам сдался этот безумец? Нынче праздник, и я обещал отпустить одного осужденного. Вот этот, мне кажется, как раз подходит для этого. Пошутили и будет — отпустите его, пусть идет. Он уж не станет смущать вас. Он будет молчать, вы же видите, он язык проглотил. Так или не так, Иисус?

— Пилат, вели его распять!

— Распни его, Пилат! Он молчит из гордости! Он не уважает власть Рима, разве ты не видишь?

— Распять его! На кресте распять!

— Да за что же его распять? Какое он преступление совершил? Ведь это ваш человек! Эй, Иисус, это — твои подданные, ты ведь их царь, не так ли? Что-то не больно они почтительны к тебе!

— Распять его! Это не наш царь! Наш царь — Ирод Антипа Сосипатр, Великий Тетрарх Иудеи!

— Ну, что скажешь на это, Иисус? Так и будешь молчать? Да говори же ты!!!

— …

— Распять его! Распять! Распять, распять, распять!!!

— Бичевать его и довольно за вину его. Эй, стража. Всыпать ему, чтобы язык развязал. Ну, иудеи, смотрите, как сечь будут вашего царя…

* * *

— Каков же упрямец! Я бы подумал, что он и говорить не может, кабы не знал, что за слова его сюда привели. Хватит!!! Довольно! Разошлись — скоро уже и мяса на спине не останется! Так сечёте, что кровь брызжет! Уже и до меня капли долетают. Вот и на руке капля. Капля его крови на моей руке. Одна только капля. А как неприятно. Обтереть… Ну, что, угомонились вы? Отпустим его теперь?

— Смерть! Распять! Казнить!

— Распни его, Пилат!

— Да вы что, ополоумели? Как однако легко требовать смерти, когда не от тебя зависит решить это дело… И как тяжело отправить на смерть того, к кому не питаешь ненависти, когда лишь от тебя зависит — жить ему или умереть…

— Распни! Распни!

— Так вы не хотите, чтобы я его помиловал?..

— Распни!

— Распять?..

«В самом деле, с чего бы им хотеть его прощения, когда они же его и притащили сюда. И зачем я вмешиваюсь в дела этого народа? Лишь бы платили подати, да не покушались на власть Рима. А здесь бунтом и не пахнет. Пожалуй, они даже слишком покорны — просят меня разрешить наказать своего смутьяна. Сами пристукнули бы где-нибудь, да и все дела. Нет, подавай им публичную казнь, да чтобы её одобрил сам прокуратор Понтий Пилат. И чтобы его кровь на его руках. Кровь ну руке… Где-то это было уже. Ах, да, на меня же капнуло… Эй, подать мне воды для омовения рук. Ну, что уставился? Я кому сказал? Воды! Да, я умываю руки. Одобрения моего вы не дождетесь. С чего бы мне одобрять ваши зверства? Вот если бы он призывал против Рима… но он же не призывал? Нет. Так с чего бы мне вникать в их частное дело? Это дело их. Раз они хотят — значит, есть за что. Не может же такая большая толпа людей ошибаться. Может быть, он и вправду нарушил их законы, какое-нибудь табу… Может быть. Да. Вполне. Возможно, что преступление его в их глазах так велико, что они страшатся его назвать, не желают быть сопричастными к его делам… Нужно ли мне знать? Конечно, нет. Всё, решено, я умываю руки. Крови его не будет на моих руках, но и препятствовать я им не буду».