Страстное тысячелетие - [26]

— Я хочу выслушать твое слово и омыться у тебя.

— Кто ты?

— Мое имя тебе ничего не скажет. Я пришел издалека.

— Мне кажется, я знаю тебя. Ты — Иисус, сын Марии. Мы состоим в родстве.

— Да, Иоанн, и всё же я пришел издалека.

— Я знаю. Расскажи, что тебя тревожит?

— Меня тревожит, что люди живут не так хорошо, как могли бы при том достатке, что посылают им плоды их трудов. Многие из них жестокосердны, думают о наживе и не помогают друг другу.

— Что же тебе до этих людей?

— Чужая боль иногда сильней собственной. Люди живут в дикости, они доставляют друг другу мучения и тем тешатся, спасаясь от собственных невзгод. Я много наблюдал и изучал людей. Чем больше изучал, тем меньше мне нравилось то, что я вижу. Я видел людей, кого веселило чужое несчастье, поскольку позволяло чувствовать себя счастливыми, хотя это было далеко не так. Жизнь человеческая ценится повсюду низко, здоровье не ценится вовсе, а любовь считается товаром.

— Только девки торгуют любовью!

— Девки делают это открыто, остальные поступают также, но называется это иначе. Такую любовь, которую нельзя продать, не замечают, а если и заметят, так растопчут. Любовью торгуют все — правители и стражники, священники и нищие, купцы и землепашцы, хозяева и рабы. Каждый старается либо урвать побольше за любовь или дружбу, или за услугу словцом или поступком, либо купить всё это у других. Покупающих себе услады уважают все, продающих большей части презирают, тех же, кто не продает и не покупает, ненавидят.

— Даже если ты прав — тебе-то что до этого?

— Люди живут так, как нельзя жить людям. Я их не смею осуждать, ведь это мой народ.

— Только царь называет людей своим народом.

— Неужели?.. Я не могу презирать их — я могу лишь любить их, любить даже сильнее, чем тех, кого оставил…

— Ты оставил кого-то?

— Да. Я же сказал, что пришел издалека. Как мать любит несчастное дитя сильнее, чем счастливое, как человек бережет ушибленный палец с большей заботой, чем здоровые пальцы, так я полюбил новую родину сильнее, чем прежнюю. Я не могу смеяться над людьми — я могу лишь скорбеть об их несчастьях. Если бы я мог, я бы исцелил их, и я пытался помочь тем, кого ещё можно было спасти без лекарств. Но не так люди нуждаются во враче, как в духовном оздоровлении. Словом тоже можно излечить от некоторых физических болезней, но важнее излечить от черствости души. Если бы люди слушали самих себя, свою совесть, им бы не зачем было слушать других. Но они не стремятся иметь здоровую душу никто из них, хотя все хотят силы и здоровья тела.

— Людей надо учить. Я пытаюсь учить их добру.

— Сказал ты: «В пустыне приготовьте путь господу нашему!» Почему так говоришь?

— Надо иметь сердце чистое, не отягощенное помыслами к худому, жаждой мирского, чистую душу, готовую к принятию Господа, который грядёт. Пустой должна быть мошна помыслов и желаний — и наполнится она дополна благодатным ученьем Божиим.

— Разве пустая душа лучше воспримет добро, чем душа подготовленная? Неужто почва пустая лучше родит, чем добрая? А если Господь, которого ты ждешь, не придет?

— Он придет, или пришел уже. Иначе — беда.

— Нельзя ждать веления свыше, прежде, чем творить добро. Надо самому себе велеть. Человек должен высший суд иметь внутри себя, а не ждать его снаружи.

— Что же хочешь ты от людей? Чтобы внутри себя растили бога?

— Чтобы любили друг друга и помогали в трудное время. Каждый человек частица бога, если он живет и поступает с людьми так, как хотел бы, чтобы жили и поступали с ним все остальные.

— Да, ты прав. Люди должны воздавать добром за добро и лишь за зло платить злом, иначе ведь зло не уничтожишь. Но, к сожалению, люди перестали быть справедливыми.

— Я не соглашусь с тобой. Если за зло платить злом — зло будет шириться. Если добром отвечать лишь на добро — добро будет убывать. Мало быть справедливым — надо быть добрым к другим вплоть до несправедливости к себе самому. Если тебя обидели — прости. Не осуждай, а пойми и прости того, кто нанес тебе обиду, и тогда тебя простят за те обиды, которые ты нанес, сам того не ведая. Если тебя ударили по одной щеке — подставь другую.

— Это мне не понятно.

— Надо, чтобы за добро не воздавали злом, чтобы малое зло прощали с легким сердцем, а не позволяли ему родить большее зло.

— Почему надо прощать зло? Можно ли победить его так?

— Случается ли, что молния поражает чей-нибудь дом, и чтобы он сгорел дотла?

— Такое иногда происходит.

— А бывало ли, чтобы от удара молнии построился дом?

— Нет, такого никто не видывал.

— Вот видишь — зло порой приходит само собой, добро же гораздо реже.

— Но ведь иногда выпадает на долю человека удача. Сегодня он — нищий, а завтра может найти кошель, полный золота.

— Разве деньги — это добро? Довели кого-нибудь они до добра? Ну, хотя, ладно — пусть так… Допустим, что это — добро. Но в этом случае зло свершилось для другого. Тот, что его потерял, был раньше богат, а теперь стал нищим. Одному — добро, другому — зло. Разве при этом общее количество добра увеличилось? Оно уменьшилось, ведь тот, кто потерял, должно быть много работал, прежде чем скопить, тот же, кто нашел, возможно, вовсе не заслуживает удачи. Если найдешь ты чужое добро — его надо вернуть, а коли вернуть не сможешь, раздай тем, кто нуждается более тебя.