Страстная и непокорная - [6]

— Рада познакомиться, — проговорила она и присела в грациозном реверансе.

Надо признать, он очень приятный. Выглядит в точности как настоящий капитан — чистый, опрятный. Лицо зрелого мужчины, вокруг глаз глубокие морщины, и все равно в нем есть что-то мальчишеское. А глаза у него серые, добрые, но взгляд острый и проницательный. Не слишком высок, плечи широкие, во всем облике — уверенная властность. Судя по его взгляду, он нашел, что она — красавица, это ясно, но, с другой стороны, так считало большинство мужчин.

— Итак, — вернулся к разговору Эдмунд, с интересом наблюдая за молодыми людьми, — вы получили мое послание?

Джайлз на мгновение прикрыл глаза. Очевидно, придется вести этот неприятный разговор в присутствии прелестной дочери Уэлборна.

— Вы о рабах?

— Да. Я знаю, вы не считаете себя настоящими торговцами, но мне срочно требуется транспорт для нескольких человек.

— Боюсь, сэр, я не смогу вам в этом помочь, — проговорил Джайлз, распрямляя спину.

Эдмунд вспыхнул:

— Но ведь у вас самого есть чернокожие! Я вижу их на борту. — И он махнул рукой в сторону бухты.

— Да, сэр, но они свободные.

— Что за черт?

— Можете не сомневаться — им платят столько же, сколько белым членам команды.

— Им платят? — удивленно воскликнула Грейс. — Вы платите своим африканцам?

— Да, мисс Уэлборн. Они выполняют такую же работу, так же мне подчиняются. Кое-кто из лучших моряков в наших водах — негры.

— Поразительно, — заинтересованно заметила Грейс. Эдмунд покачал головой, сказанное его явно удивило.

— Не очень-то это практично.

Джайлз молча пожал плечами. Он приехал не для того, чтобы читать проповеди, но не собирался и оправдываться за свои убеждения.

Низенькая негритянка улыбнулась ему и, словно бы приглашая, подняла бутылку с вином, потом вместе с другой рабыней расстелила скатерть в тени большой смоковницы. Грейс и Эдмунд сели рядышком, а Джайлз — напротив. Так он мог одновременно вести разговор и наблюдать за работой в бухте, где в нескольких сотнях ярдах от них шла погрузка. Прислуживающие негритянки расставили тарелки тонкого фарфора — явный знак богатства в краю деревянных ложек и глиняной посуды. В корзинке оказался душистый свежеиспеченный хлеб, вино тоже было прекрасным. Джайлз ни на минуту не забывал о деле, тем не менее он в полной мере наслаждался недолгим отдыхом, обществом, дующим с моря ветерком.

Пока капитан Кортни и Эдмунд беседовали о погоде и прочих тривиальных вещах, Грейс пребывала в смущении. Среди ее близких и соседей не было ни одного человека, который считал бы негров людьми. Дело дошло до того, что отец запретил Грейс в присутствии других плантаторов говорить о рабах. Он считал ее искренность неуместной. Грейс очень удивилась, заметив, как мягко среагировал отец на заявление капитана Кортни. В словах капитана слышалось невысказанное осуждение. Довольно самонадеянный шаг, если учесть, что он рассчитывал получить у Эдмунда заказ. Эта мысль привела ее в замешательство.

Грейс прямо взглянула в лицо Джайлза и спросила:

— Значит, капитан Кортни, вы не занимаетесь работорговлей? Вы только перевозите продукты труда рабов, которые они производят и за которые умирают. И ваша совесть спокойна?

— Грейс! — поспешно воскликнул Эдмунд.

— Нет-нет, — запротестовал Джайлз. — Это справедливое замечание. Так и есть. Я полагаю, что рабство — это необходимое зло. Моя профессия напрямую связана с плантаторами и плантациями. А что касается моих личных отношений с африканцами, то я предпочел бы не становиться в позицию собственника.

— Необходимое зло, — задумчиво повторила Грейс и откусила кусочек сыра.

Ее подобный взгляд на вещи не устраивал, но все же это было не высокомерное обоснование рабства, принятое отцом и его друзьями. Они считали негров дикарями, тягловыми животными, которые ничем не отличаются от лошадей и коров. Но Грейс возражала, напоминая, что если кто-нибудь обидит животное, то оно всегда будет ненавидеть и бояться этого человека. Мату обрекли на жизнь в молчании ради интересов Грейс, но негритянка любила ее и заботилась о ней, как о собственном ребенке. Как человек, Мату была значительно благороднее Иоланты и Эдмунда, а ведь они считали себя вправе владеть ею. Нет, Грейс не согласна, что рабство необходимо, однако если кто-то считает его злом — это уже хорошо.

— Извините ее, — попросил Эдмунд, бросая сердитый взгляд на свое дитя. — Она идеалистка. Должен признать, я слишком ее балую, заслоняю от реальной жизни.

И снова Джайлз пожал плечами и мягко улыбнулся:

— Тут нечего извинять, однако не похоже, что ваша дочь живет в башне из слоновой кости. Большинство дочерей плантаторов понятия не имеют о тяжелой доле тех, кто им служит.

Грейс приподняла золотистую бровь. Его мягкий упрек достиг цели. Она сама тоже пользуется плодами труда рабов. Однако у нее не было выбора. Или был? Но и сейчас она поступила с этой мыслью так, как поступала с ней все десять предыдущих лет. Утопила ее в глубине сознания раньше, чем та успела всплыть и полностью оформиться.

Грейс закусила губу. Как посмел ее отец привести сюда этого человека, который так охотно признает свое несовершенство и тем сильнее заставляет ее чувствовать собственную неполноценность? И как смеет этот человек говорить об этом со столь обаятельной улыбкой и в такой мягкой манере?