Страшные истории дядюшки Монтегю - [22]
Ослепленная материнским умилением, миссис Сэквилл только через несколько минут обратила внимание, что Роберт орудует молотком с каким-то болезненным, горячечным наслаждением. Что, собственно, он там мастерит?
Насколько ей было видно, Роберт один за другим брал гвозди – он держал их во рту, потому что видел, как это делают рабочие, – и пытался приколотить к доске что-то, извивавшееся у него в руке.
Миссис Сэквилл ощутила тревожный холод в груди и бросилась к задней двери. Когда она открыла ее, удары Робертова молотка зазвучали намного громче.
– Роберт? – позвала она с порога.
Он ничего не ответил, только вынул изо рта новый гвоздь и принялся забивать его в доску.
– Роберт! – еще раз позвала миссис Сэквилл, поморщившись от того, как неприятно сорвался ее голос при переходе на крик. – Ответь мне сейчас же!
На мгновение рука с молотком замерла в воздухе. Роберт повернулся к матери, ухмыльнулся – и продолжил забивать гвоздь. Такая откровенная наглость возмутила даже кроткую миссис Сэквилл. Она вышла на запущенную лужайку и направилась к сыну.
– Роберт? – окликнула она его. – Роберт? Как ты смеешь меня игнорировать? И чем, наконец, ты там занят?
Роберт не торопясь поднялся и повернулся к ней. Только сейчас она обратила внимание, какой усталый у него вид: черные мешки под воспаленными красными глазами, бледная кожа, какая бывает у тяжелобольных. Когда миссис Сэквилл подошла ближе, Роберт посторонился, и мать смогла рассмотреть, над чем он так сосредоточенно трудился.
Робертова поделка представляла собой невероятнейшую коллекцию разнообразных существ, приколоченных и приколотых булавками к длинной доске, положенной концами на два перевернутых керамических вазона. Первый же беглый взгляд позволил миссис Сэквилл с чудовищной ясностью различить жуков, червяков, лягушку или жабу – она не знала, чем одна отличается от другой, – кузнечиков, мух, бабочек, мышь и несколько птичек. Одна из птиц все еще конвульсивно подергивалась, что могло означать только одно: всех этих созданий Роберт прибивал и пришпиливал живьем.
– Боже мой, Роберт! – воскликнула миссис Сэквилл. – Что за кошмар ты натворил?
Вместо ответа Роберт жутковато улыбнулся. Она поняла, что ему сейчас не до нее, и проследила за его взглядом: он смотрел на стену сада. На ней что-то виднелось. Присмотревшись, она увидела старого облезлого кота, который, вышагивая по стене, приближался к ним.
– Это мой друг, – сказал Роберт и, чувствуя, что его заявление прозвучало недостаточно весомо, добавил: – Мой лучший друг. Все это я сделал для него.
Миссис Сэквилл с размаху влепила ему пощечину – да такую сильную, что Роберт еле удержался на ногах, а кисть миссис Сэквилл пронзила боль. Роберт потер щеку, отвернулся от матушки и покосился вверх на стену.
– Что ты такое несешь? – спросила миссис Сэквилл, едва уняв подступившую тошноту. – Не хочешь же ты сказать, что устроил все это для того, чтобы сделать приятное коту?
– Коту? – переспросил Роберт, искренне не понимая, что она имеет в виду.
– Да, – сказала его матушка. – Самому обычному…
Но тут она поняла, что это был вовсе не кот, а что-то другое – какое-то немыслимо уродливое существо. То, что она принимала за кошачью шерсть, оказалось чем-то вроде шипов, которые покрывали существо неравномерно, оставляя тут и там проплешины голой бородавчатой шкуры. Голова выглядела так, будто ее наполовину уже освежевали и сварили.
Пока миссис Сэквилл пыталась осознать, что же такое она видит, существо, угрожающе склонившись к ней, открыло и захлопнуло свою неправдоподобно широкую пасть, словно что-то беззвучно произнесло. Миссис Сэквилл стало трудно дышать, ей мучительно не хватало воздуха. Она судорожно схватилась за заколотый камеей льняной воротничок. Иголка камеи проткнула ей большой палец почти до кости. Но этого миссис Сэквилл уже не почувствовала, замертво рухнув на землю.
Роберт прекрасно понимал, что при виде матушки, которая испускает последний вздох, лежа у его ног и глядя на него широко открытыми глазами, ему полагалось бы испытать глубокое потрясение. Однако ничего подобного он не чувствовал.
Задрав голову, он посмотрел на сидевшего на стене друга – тот расплылся в своей неповторимой широкой дружелюбной улыбке. Роберт улыбнулся в ответ.
Когда дядюшка Монтегю закончил рассказ, в кабинете повисла гробовая тишина, которую нарушало только тиканье часов. Наконец я расцепил вспотевшие ладони и вытер их о брюки, а дядюшка выпрямился в кресле, вынырнув из тени, так что свет камина озарил его лицо.
– Полагаю, мне и в этот раз не удалось напугать тебя, Эдгар, – сказал он, выгнув бровь.
– Да, дядюшка, – ответил я неожиданно тонким голоском. – Вы ничуть меня не напугали.
Дядюшка Монтегю встал, не спеша подошел к окну и отодвинул штору, превратившись в черный силуэт на фоне молочного зимнего света в окне. Я тоже поднялся из кресла, чтобы получше рассмотреть написанную доктором картину. Внимательно всмотревшись, я вроде бы различил нечто в мрачной черноте позади дома. Но что? Фигуру мальчика? Там определенно что-то было, но что именно, я так и не понял.
– Похоже, опускается туман, – сказал дядюшка.
