Страшно ли мне? - [47]

Шрифт
Интервал

Братья поют, хотя у нас в семье медведь наступил на ухо всем и каждому.

Смотрю на них. Нельзя допустить, чтобы в следующий раз мы опять встретились на кладбище.

1968

«От тебя тоже так несет, когда ты путешествуешь автостопом?» — спрашивает мама после того, как те, кого мы подвозили, выходят из машины.

Я ведь знала, что что-то меняется. Уже то удивительно, что она вообще мне разрешила путешествовать автостопом. Удивительно, что поняла мою жажду нового, неизведанного. Музеи, картинные галереи, новые места, большие города. Другие люди. Краски. Запахи. Как можно дальше от Любляны. Дальше От безопасности и известного неуюта. Ночевки в парках, на вокзалах и иногда в какой-нибудь духовной коммуне. Порой мне кажется, что там, за границей, луна и звезды — и те другие. Я жажду всего. Как тогда, в школе, когда у меня все время под партой были книги, и я читаю, читаю. В старших классах я вообще уже не знала, что в школе происходит. Только книги и мечты. Читала даже на ходу, идя из дома в школу.

«По-моему; не несет», — отвечаю маме, но не признаюсь, как же хорошо возвращаться домой, особенно в дом на море. В безопасность из свободной кочевой жизни. Выспаться и часами плавать в море. Не признаюсь, как я люблю ее клецки. Особенно из гречневой муки. И не скажу ей, что все еще жду; когда папа выполнит свое давнее обещание, что, когда я вырасту, мы с ним поедем в Южную Америку. По следам его отца. Все думаю, как бы ему об этом напомнить и сказать, что я уже выросла.

*

«Вы точно знаете, что эта река впадает в море?» — спрашиваю, стоя на мосту в центре города.

Кто-то принес «Капитал» Маркса и Энгельса. Мы вырываем из него страницы, складываем бумажные кораблики и пускаем по реке. Мы счастливы. Отчего — не знаю. Нам и в голову не приходит, что за подобное нас запросто могут замести.

«Оборванка», — всегда говорит мне мама, когда я ухожу из дома.

«Посмотри, на кого ты похожа!»

И, правда, смотрюсь в зеркало. Грубая веревка вместо ремня. У меня длинные волосы, и я думаю, что я прекрасна.

«На такой веревке я когда-то тянул коров на выгон», — насупившись, замечает отец.

«Вы оба, в каком веке живете?» — с этими словами захлопываю входную дверь.

Эти двое когда-нибудь поймут жизнь? Так, как я понимаю. Так, как тот мой индус, с которым мы ночью гуляли по Лондону. Оба без денег. Мне билет на подземку не на что было купить, не говоря уже о чашке чая. Вот мы с ним и гуляли по паркам, тем, которые не запирают на ночь, и разговаривали. Обо всем на свете. О святости, о звездах на небе, о чудесах, которые, якобы, только в его стране самые настоящие. В стране, где люди могут жить, питаясь только воздухом. Там, где мир — одна большая сказка. Вот почему я украла в книжном магазине «Автобиографию йога»[25] и выучила ее почти наизусть. Индуса я больше никогда не видела. И, честно говоря, не хотела, потому что он начал спрашивать, не лесбиянка ли я. А к моменту следующей назначенной встречи я была уже в Австралии.

Но об этом я бы с удовольствием забыла. Об этом путешествии. Хочу забыть, но не могу. Эмигранты. Одни эмигранты. Полный самолет эмигрантов. Плачущие дети, бледные матери, хмурые лица.

«Мы продали те крохи, что имели, и оплатили дорогу в лучшую жизнь».

«Дети. Мы едем ради детей. Они заслуживают большего, чем то, что у нас было до сих пор».

«Я работал день и ночь. Все впустую».

«Мы продали корову и купили фотоаппарат».

Где бы мы ни приземлялись во время полета — в Стамбуле, в Абадане, Сингапуре, Дарвине, — они бегом бросались фотографироваться у входа в аэропорт.

Не может быть, что они из той же страны, где живу я. Из страны, где все открывается миру и меняется. Я не верю их рассказам. Ведь мы не живем в сентиментальном романе девятнадцатого века. Время же не остановилось. Или все-таки остановилось?

Во время полета думаю о деде. Груз, который взвалил на меня отец. Обещанное путешествие в Южную Америку.

Вернувшись домой, о людях в самолете никому не рассказываю. Об их историях. Хотелось бы о них забыть. Затыкаю уши, когда слышу голоса. Но они возвращаются. Те голоса из самолета. Внезапно. Иногда мне кажется, что я им что-то должна. Но не знаю, что. И не знаю, почему именно я. Наняли-то меня тогда англичане, чтобы я им на борту переводила.

Мы сидим на вершине холма. Травки не хватило, — наш благодетель сегодня не пришел, — и мне делается скучно. Толчем воду в ступе — все об одном и том же. Здесь, на этом холме. Троцкизм, ленинизм, маоизм. Со своим буддизмом я недалеко ушла. Смотрю вниз на город. Город, который я ненавижу. Город, который я люблю, и город, который меня душит. Иногда так сильно, что бывают мгновения, когда лучше умереть. Вообще-то пришло время опять уехать. Куда? В Индию? Говорят, там живы только воздухом и святостью. Чудесами и вечностью. Не знаю. Как не знаю и имени того моего индуса. Того, из Лондона. Все время забывала его спросить, почему, собственно говоря, он в Лондоне, если в Индии так прекрасно.

*

Набираю номер.

«Я к тебе. Если можно, то прямо сейчас».

Пускай оставят детей в покое. Пусть дети хоть немного поживут с иллюзией, что совершают мировую революцию, и что они мудрее нас. Пусть еще немного помечтают. У нас никогда на это не было времени. Жизнь нас обломала быстро.


Рекомендуем почитать
Тит Беренику не любил

Роман Натали Азуле, удостоенный в 2015 году престижной Премии Медичи, заключает историю жизни великого трагика Жана Расина (1639–1699) в рамку современной истории любовного разрыва, превращая «школьного классика» в исповедника рассказчицы, ее «брата по несчастью».


Природа сенсаций

Михаил Новиков (1957–2000) — автор, известный как литературный обозреватель газеты «Коммерсантъ». Окончил МИНХиГП и Литинститут. Погиб в автокатастрофе. Мало кто знал, читая книжные заметки Новикова в московской прессе, что он пишет изысканные, мастерски отточенные рассказы. При жизни писателя (и в течение более десяти лет после смерти) они не были должным образом прочитаны. Легкость его письма обманчива, в этой короткой прозе зачастую имеет значение не литературность, а что-то важное для понимания самой системы познаний человека, жившего почти здесь и сейчас, почти в этой стране.


Вникудайвинг

Кто чем богат, тот тем и делится. И Ульяна, отправившись на поезде по маршруту Красноярск – Адлер, прочувствовала на себе правдивость этой истины. Всё дело – в яблоках. Присоединяйтесь, на всех хватит!


Случайный  спутник

Сборник повестей и рассказов о любви, о сложности человеческих взаимоотношений.


Беркуты Каракумов

В сборник известного туркменского писателя Ходжанепеса Меляева вошли два романа и повести. В романе «Лицо мужчины» повествуется о героических годах Великой Отечественной войны, трудовых буднях далекого аула, строительстве Каракумского канала. В романе «Беркуты Каракумов» дается широкая панорама современных преобразований в Туркмении. В повестях рассматриваются вопросы борьбы с моральными пережитками прошлого за формирование характера советского человека.


Святая тьма

«Святая тьма» — так уже в названии романа определяет Франтишек Гечко атмосферу религиозного ханжества, церковного мракобесия и фашистского террора, которая создалась в Словакии в годы второй мировой войны. В 1939 году словацкие реакционеры, опираясь на поддержку германского фашизма, провозгласили так называемое «независимое Словацкое государство». Несостоятельность установленного в стране режима, враждебность его интересам народных масс с полной очевидностью показало Словацкое национальное восстание 1944 года и широкое партизанское движение, продолжавшееся вплоть до полного освобождения страны Советской Армией.


Словенская новелла XX века в переводах Майи Рыжовой

Книгу составили лучшие переводы словенской «малой прозы» XX в., выполненные М. И. Рыжовой, — произведения выдающихся писателей Словении Ивана Цанкара, Прежихова Воранца, Мишко Кранеца, Франце Бевка и Юша Козака.


Ты ведь понимаешь?

«Ты ведь понимаешь?» — пятьдесят психологических зарисовок, в которых зафиксированы отдельные моменты жизни, зачастую судьбоносные для человека. Андрею Блатнику, мастеру прозаической миниатюры, для создания выразительного образа достаточно малейшего факта, движения, состояния. Цикл уже увидел свет на английском, хорватском и македонском языках. Настоящее издание отличают иллюстрации, будто вторгающиеся в повествование из неких других историй и еще больше подчеркивающие свойственный писателю уход от пространственно-временных условностей.


Этой ночью я ее видел

Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.


Легко

«Легко» — роман-диптих, раскрывающий истории двух абсолютно непохожих молодых особ, которых объединяет лишь имя (взятое из словенской литературной классики) и неумение, или нежелание, приспосабливаться, они не похожи на окружающих, а потому не могут быть приняты обществом; в обеих частях романа сложные обстоятельства приводят к кровавым последствиям. Триллер обыденности, вскрывающий опасности, подстерегающие любого, даже самого благополучного члена современного европейского общества, сопровождается болтовней в чате.