Страшно ли мне? - [4]
Напрасно он старался, чтобы мы выучили песенку про курочку. Всего-то три куплета. Он был в отчаянии.
А потом был день объединения Югославии, 1-е декабря, празднование которого запретили, мы все встали и почтили бывшее государство, все еще остававшееся нашей родиной, минутой молчания. Даже самые младшие, хотя мы внушали, что им этого делать не надо. Нас отослали из школы, поставив условие: вступить в фашистскую молодежную организацию ГИЛ[3]. Мы пошли к отцу Марии. Он выслушал, долго молчал, глядя на нас. Потом сказал: «Вы должны сами принять решение».
Школу заняла полиция. И мы разбежались кто куда.
Отца Марии больше нет. Что ей сказать? Что у нее есть я? Слабое утешение.
Похоже, зима закончилась. Последнее время стало как-то на удивление спокойно. Крестьяне в деревне дали нам крашеные яйца, окорок и маковый рулет.
«Все в церкви освящено», — уверяли они.
Мы помылись в ручье, постриглись, побрились и выспались.
«Танки подходят к Колпе!» — кричит на бегу мальчуган из деревни.
Машет руками. С его сестрой мы вместе ходили в школу. Кто-то из наших взбирается на вершину холма. Танки, грузовики с вооруженными солдатами, виллисы, мотоциклы. Вчера мы подорвали мост. Приходится переправляться по воде.
«Наши», — говорит автоматчик.
Беру бинокль. Люди на лошадях пытаются форсировать реку. Вот тот, с бородой бросил своего коня и помогает тонущему бойцу. И, правда, наши, а эта река коварна. Вон она! Уговаривает, гладит, тянет своего коня. Дно уходит из-под ног. Держит из последних сил. Сумасшедшая! Падает на берегу без сил. Мы спешим на помощь.
«Товарищ, возьми мое одеяло», — говорю и укутываю ее.
«Не смогла я его уберечь. Не смогла», — шептала.
Губы синие. «Он столько раз спасал мне жизнь».
«Это же был просто конь», — утешаю ее, зная, что в наше время значит хороший конь. За своего я бы жизнь отдал. Жизнь за коня. Крепко прижимаю ее к себе.
Все тихо, спокойно. Она лежит там, у огня. Спит. Брат крепко вцепился в нее. Не отпускает. Рассказывает о своих геройских подвигах, а она спит.
А Мария? Такая несчастная, рассказывает о своей красной юбке. Ее унесла вода.
«Мама, мама», — повторяет она.
«Мама мне ее сшила. А вода унесла. Красную юбку».
Пока мы ей не скажем, что брат спасся, а сестру схватили немцы. И расстреляли у колодца в винограднике. Если когда-нибудь войне придет конец, куплю ей новую красную юбку.
С трудом приподнимаю голову. Кто-то смачивает мне губы водой и кто-то меня гладит.
«Анчка, ты жива!»
«Сумасшедшая. Готова жизнь отдать за меня, за коня, чуть ли не за черта», — смеется надо мной cara[4] Анчка.
«Ты жива, жива!» Худенький мальчик обнимает меня так крепко, что перехватывает дыхание. «Сестричка, смотри, что у меня есть».
На глазах слезы, радуется, гордо показывает пилотку с красной звездой. Хотя бы один из семьи уцелел. Про остальных лучше его не спрашивать. Какого страха он натерпелся? Где скитался, как прибился к партизанам? Глажу его по голове. Куда делись его когда-то кудрявые волосы?
«Понимаешь, командир сказал, что у меня там что-то ползает, и меня побрили. Но зато он обещал, что я буду его помощником. Не связным, потому что тогда бы я опять все время один оставался».
Командир? Тот, что стоит там, у дерева и улыбается. Не тот ли это, который однажды зимним утром, когда было минус двадцать, явился к нам в лагерь, верхом, и обозвал нас городскими трусихами. Городские трусихи! Наглец. Нахал.
«Иди сюда, иди, посиди с нами», — зовет его брат.
«Товарищ, ты в порядке?» — это он мне. Глаза у него красивые. Темные и глубокие. В них нет презрения. В них нет высокомерия. Глаза, полные понимания. Уважения?
Киваю и опять кладу голову на одеяло. Она еще кружится. Я все еще ощущаю тот водоворот, который тянет меня в неизведанное, который едва не убедил меня ему отдаться. Я избежала смерти? Закрываю глаза и погружаюсь в мечты. Море. Я на море.
Привал. Совсем короткий. Слушаю дождь. Слушаю, как он стучит по листьям дерева, под которым я сижу на корточках.
«Вперед!» — раздается снова. Черт, я еще и сесть-то поудобнее не успел. Опять вперед. Все мокрые, в грязи. Вдыхаю воздух. Глубоко, настолько, насколько могу. В этих долгих переходах я привык дышать глубоко и редко. Иногда, чтобы все скорее закончилось, считаю секунды и свои шаги на один вдох. Показатели улучшаются.
«Разве ты не заходил в монастырь за сливовицей для раненых? Они что, не дали?» Это за мной пыхтит погонщик мулов. Помню его еще до войны. Он из соседней деревни. Как-то мы перед церковью подрались с парнями из этой его деревни. Всех позвали на исповедь. Но никто не пошел. И больше мы никогда не переступали порога церкви.
«Зашел, зашел. Конечно, дали».
«Ты бы и для нас немножко припрятал», — не унимается он.
Я молчу. Конечно, сливовица у меня, но пока рано ее доставать. Впереди долгая дорога. Мы движемся в сторону Боснии. Вчера к нам присоединились делегаты из Хорватии. Как-то мы не слишком друг другу доверяем.
«Привал!»
«Хоть глоточек», — шепчет погонщик.
Вчера взяли в плен несколько наших деревенских. В детстве мы все время болтались вместе. Смотрю, как они перепуганные сидят на земле и ждут. Ждут. Воплощенное несчастье. Останавливаюсь перед Миланом. Когда-то я была в него чуть-чуть влюблена. Чуть-чуть. Впрочем, может, и нет, не знаю.
Книгу «Дорога сворачивает к нам» написал известный литовский писатель Миколас Слуцкис. Читателям знакомы многие книги этого автора. Для детей на русском языке были изданы его сборники рассказов: «Адомелис-часовой», «Аисты», «Великая борозда», «Маленький почтальон», «Как разбилось солнце». Большой отклик среди юных читателей получила повесть «Добрый дом», которая издавалась на русском языке три раза. Героиня новой повести М. Слуцкиса «Дорога сворачивает к нам» Мари́те живет в глухой деревушке, затерявшейся среди лесов и болот, вдали от большой дороги.
Многослойный автобиографический роман о трех женщинах, трех городах и одной семье. Рассказчица – писательница, решившая однажды подыскать определение той отторгнутости, которая преследовала ее на протяжении всей жизни и которую она давно приняла как норму. Рассказывая историю Риты, Салли и Катрин, она прослеживает, как секреты, ложь и табу переходят от одного поколения семьи к другому. Погружаясь в жизнь женщин предыдущих поколений в своей семье, Элизабет Осбринк пытается докопаться до корней своей отчужденности от людей, понять, почему и на нее давит тот же странный груз, что мешал жить и ее родным.
В книге представлены 4 главных романа: от ранних произведений «По эту сторону рая» и «Прекрасные и обреченные», своеобразных манифестов молодежи «века джаза», до поздних признанных шедевров – «Великий Гэтсби», «Ночь нежна». «По эту сторону рая». История Эмори Блейна, молодого и амбициозного американца, способного пойти на многое ради достижения своих целей, стала олицетворением «века джаза», его чаяний и разочарований. Как сказал сам Фицджеральд – «автор должен писать для молодежи своего поколения, для критиков следующего и для профессоров всех последующих». «Прекрасные и проклятые».
Читайте в одном томе: «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов», «Фрэнни и Зуи», «Потолок поднимайте, плотники. Симор. Вводный курс». Приоткрыть тайну Сэлинджера, понять истинную причину его исчезновения в зените славы помогут его знаменитые произведения, вошедшие в книгу.
В 1960 году Анне Броделе, известной латышской писательнице, исполнилось пятьдесят лет. Ее творческий путь начался в буржуазной Латвии 30-х годов. Вышедшая в переводе на русский язык повесть «Марта» воспроизводит обстановку тех лет, рассказывает о жизненном пути девушки-работницы, которую поиски справедливости приводят в революционное подполье. У писательницы острое чувство современности. В ее произведениях — будь то стихи, пьесы, рассказы — всегда чувствуется присутствие автора, который активно вмешивается в жизнь, умеет разглядеть в ней главное, ищет и находит правильные ответы на вопросы, выдвинутые действительностью. В романе «Верность» писательница приводит нас в латышскую деревню после XX съезда КПСС, знакомит с мужественными, убежденными, страстными людьми.
Книга представляет сто лет из истории словенской «малой» прозы от 1910 до 2009 года; одновременно — более полувека развития отечественной словенистической школы перевода. 18 словенских писателей и 16 российских переводчиков — зримо и талантливо явленная в текстах общность мировоззрений и художественных пристрастий.
«Ты ведь понимаешь?» — пятьдесят психологических зарисовок, в которых зафиксированы отдельные моменты жизни, зачастую судьбоносные для человека. Андрею Блатнику, мастеру прозаической миниатюры, для создания выразительного образа достаточно малейшего факта, движения, состояния. Цикл уже увидел свет на английском, хорватском и македонском языках. Настоящее издание отличают иллюстрации, будто вторгающиеся в повествование из неких других историй и еще больше подчеркивающие свойственный писателю уход от пространственно-временных условностей.
Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.
«Легко» — роман-диптих, раскрывающий истории двух абсолютно непохожих молодых особ, которых объединяет лишь имя (взятое из словенской литературной классики) и неумение, или нежелание, приспосабливаться, они не похожи на окружающих, а потому не могут быть приняты обществом; в обеих частях романа сложные обстоятельства приводят к кровавым последствиям. Триллер обыденности, вскрывающий опасности, подстерегающие любого, даже самого благополучного члена современного европейского общества, сопровождается болтовней в чате.