Страшно ли мне? - [21]
«Скажи ей», — прошу его.
«Не волнуйся. Держись, счастливого пути!»
Не забуду его рукопожатие.
Едем. На грузовике тихих стонов. На грузовике отчаяния.
Теперь в самолет. Американский самолет. Италия. Бари. Лежим на носилках, на берегу. Море, солнце, залив. Залив потерянных. Или забытых?
Море я увидела без Марии. Оно прекраснее, чем я себе представляла, прекраснее, чем в моих мечтах. Но только так пусто было без нее, без Марии, что и море — не море. Свобода тоже придет без Марии? Свобода настанет и без Анчки, и без Мары, и без братьев, и без родителей, и без… без него? Свобода придет, а я останусь одна?
Мне сказали, что тяжелораненых американцы начали перевозить в Италию. На самолетах. На тот берег моря. И его тоже. Он прислал мне письмо. Его научили ходить на костылях, и теперь ждет протез. Как он это выдержит? Боюсь, как бы в один прекрасный день он все не бросил.
«Я не вернусь, — пишет он. — Когда научусь ходить, то уеду за океан. В Америку. Отсюда, из Италии ближе. И проще. Буду разыскивать отца. Не жди меня. Если про меня скажут, что я предатель, ты знаешь, что это не так».
И дальше: «Не забывай меня. Подожди. Скоро, очень скоро я вернусь. Снова буду сражаться. Привет от меня моим, твоим и бригаде. Скажи им, что я, правда, вернусь, обязательно вернусь. Они мне не пишут. Так что я был прав — человека так быстро, быстро забывают. Собственно, сразу же, если он больше ни на что не годится».
В голове крутится только что-то благочестивое. Злюсь на себя. Благочестие, родственники-ханжи, школьный учитель закона божьего и его слова, стегавшие больнее, чем розга, которую он не выпускал из рук. Вспоминаю, как мы с младшими братьями собирали в лесу хворост, чтобы его потом продать и купить красок для пасхальных яиц. Здесь, в Горском Котаре, я преподаю марксизм, а меня преследует набожность. Как какого-то фанатика. Как нашу соседку-ханжу. Я смотрю на море, на линию горизонта, и прошу, молю, и на коленях все время умоляю, чтобы все счастливо закончилась. Счастливо для него, для моей семьи, для всех нас. Мольбы и молитвы. Конец приближается, свобода приближается.
Теперь у меня протез. Ненавижу его. Очень медленно, медленно на нем передвигаюсь. Теперь мне не нужна никакая подпорка. Почти все товарищи, с кем я сюда приехал, уже вернулись. Еще немного, и никого знакомых не останется. Два дня назад еще и Иво уехал, и теперь я чувствую себя здесь деревенским дурачком. Как соседский Франчек в Богунеугодной деревне, который, сидя на самой высокой груше, денно и нощно изгонял австро-венгерских солдат. Мы все над ним потешались и иногда помогали побить «неприятеля». Итальянского я не знаю, поэтому не имею понятия, что обо мне говорят.
Передал с Иво письмо для нее и другое для сестер. Знаю, что она меня поймет. А в сестрах не уверен. Но она поймет мою тоску, мое одиночество здесь, вдали от родины, от триумфа победы. От радости дома. Далеко от всего того, ради чего я последние годы жил. Время от времени кто-нибудь из врачей показывает мне карту Европы и красным карандашом отмечает, откуда уже выбили немцев. Иногда санитар отвозит меня в кресле на пирс. Прошу меня оставить и вернуться через несколько часов. Я выбираю себе корабль, на котором бы уплыл. Может быть, правда, лучше всего — сесть на один из них. Потом, когда я научусь получше ходить, и мне не будет так больно, я отправлюсь искать отца. Знаю, мама была бы мне ужасно благодарна. Но только ни за что не отпустит. А остальные? Я уклонюсь от их взглядов. Никто не будет знать, что на самом деле от меня осталось. Никто не будет знать, что я — ничто иное, как просто потерянный калека. Ничто иное.
А она? Я ее еще когда-нибудь увижу? Возможно, она бы поехала со мной. Когда окончится война, возможно, ей захочется другого мира. Не верится. Я слышал, что ее все время куда-то посылают преподавать. Я слышал, что она не в Словении, и я слышал, что у нее толпа поклонников. Я слышал. Я слышал, что она получила высокие награды. На кой я ей сдался? Я даже школы не окончил. Но недавно я читал китайские сказки. Одну перечитал несколько раз. Ту, где говорится, что на небесах еще в момент рождения решено, с какой душой у твоей души случится судьбоносная встреча, чтобы с ней же и остаться. Навсегда. У всех душ есть какие-то цветные ленточки, и ангелы, или я не знаю, кто, там, на небесах, связывает их между собой. На всю жизнь. Во всяком случае, так я понял. Цвета. Ленточки. А наши, ее и мои, вместе? Их связали? Я жду. И еще подожду. Но эти большие корабли меня все время преследуют в снах.
Я смотрю на корабли, море, солнце. Пустые мечты. А еще я не знаю, есть ли вообще у китайцев ангелы.
Весь вечер сижу здесь у моря, опустив ноги в воду. Смотрю на обморожения, мозоли, кровоподтеки. Море. Когда я вот так здесь сижу, то мне кажется, что я только из-за моря ушла в партизаны, только ради моря настрадалась. Только бы море стало нашим. Только нашим. Оно ничего, красивое. Больше, чем красивое.
Как подумаю, что на другом берегу сидит он в инвалидной коляске, смотрит на море и считает корабли. Но что? С горечью пишет, что он теперь редактор главной стенгазеты там, в госпитале, и добавляет: человек, который ни на что больше не годится, становится работником культуры. Прислал мне свою фотографию, без ноги. Один раз взглянула, мельком. Я боюсь. Боюсь, что вернется. Боюсь, что уедет.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
Эта повесть о дружбе и счастье, о юношеских мечтах и грезах, о верности и готовности прийти на помощь, если товарищ в беде. Автор ее — писатель Я. А. Ершов — уже знаком юным читателям по ранее вышедшим в издательстве «Московский рабочий» повестям «Ее называли Ласточкой» и «Найден на поле боя». Новая повесть посвящена московским подросткам, их становлению, выбору верных путей в жизни. Действие ее происходит в наши дни. Герои повести — учащиеся восьмых-девятых классов, учителя, рабочие московских предприятий.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Книга представляет сто лет из истории словенской «малой» прозы от 1910 до 2009 года; одновременно — более полувека развития отечественной словенистической школы перевода. 18 словенских писателей и 16 российских переводчиков — зримо и талантливо явленная в текстах общность мировоззрений и художественных пристрастий.
Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.
«Ты ведь понимаешь?» — пятьдесят психологических зарисовок, в которых зафиксированы отдельные моменты жизни, зачастую судьбоносные для человека. Андрею Блатнику, мастеру прозаической миниатюры, для создания выразительного образа достаточно малейшего факта, движения, состояния. Цикл уже увидел свет на английском, хорватском и македонском языках. Настоящее издание отличают иллюстрации, будто вторгающиеся в повествование из неких других историй и еще больше подчеркивающие свойственный писателю уход от пространственно-временных условностей.
«Легко» — роман-диптих, раскрывающий истории двух абсолютно непохожих молодых особ, которых объединяет лишь имя (взятое из словенской литературной классики) и неумение, или нежелание, приспосабливаться, они не похожи на окружающих, а потому не могут быть приняты обществом; в обеих частях романа сложные обстоятельства приводят к кровавым последствиям. Триллер обыденности, вскрывающий опасности, подстерегающие любого, даже самого благополучного члена современного европейского общества, сопровождается болтовней в чате.