Страшно ли мне? - [20]
Память. Боль. Больше боли. Самогон и ножовка. Да какой там самогон! Ноги нет. Хочу остаться один. Один. Только сначала накачайте меня самогоном. Убирайтесь. Все. Вы все.
«Я не могу оставить тебя одного», — шепчет мне Янез.
«Оставьте меня одного. Вы должны».
«Она сказала, что сделает все, и сегодня ее пустят к тебе».
«Не хочу. Скажи ей, что не хочу ее видеть».
Нога. Ноги нет. Если бы я умер. Эти белые и стрелять-то не умеют. Только в ногу попали. Нет, чтобы в сердце.
Получила письмо. Очень хорошее. От Марии. Не представляю, сколько оно шло.
«Свобода, — пишет она, — Белград наш. Если бы ты только знала, да что — знала, видела, как нас люди встречали, когда мы вошли в город. Обнимали. Забрасывали цветами. Весь Белград был на улицах. Нас буквально рвали на части. Откуда ты? Из Словении. Не видела моего Йована? Моего Раде? Так меня спрашивали жены, матери. Нет слов, чтобы все это описать. Знаешь, как прекрасно быть свободным. Так быстро забывается страдание. Во всяком случае, пока. Словению тоже вот-вот освободят. Обнимаю тебя. Нам пора, наконец, поехать к морю. Мне надо столько всего тебе рассказать. Хорошего. Знаешь, я влюбилась. Очень сильно».
Мария. Перечитываю и перечитываю ее письмо. Мария влюблена. Мария счастлива. Так и вижу ее улыбку. Я рада за нее.
А он? Только вчера разрешил его навестить. Ничего не говорил. Долго смотрел мне в глаза. Я подыскивала слова. Не находила. Через три часа сказали, чтобы я ушла. Сказали, что он слишком слаб. Утомлен. Я взяла его за руку.
«Нет смысла», — выдохнул он.
Что сказать ему? Что смысл есть. Что жить стоит. Что прожитая до сих пор жизнь — это еще не была настоящая жизнь. Настоящая жизнь — самые правильные слова. Сказать ему это? И Мария пишет, что свобода прекрасна. Свобода, красота. Сколько жизней будет еще загублено до этой нашей свободы. После всей этой крови, этого огня, этого одиночества пусть придет красота? Недавно мы нашли мертвую девушку-партизанку. Искромсанную. Пятиконечная звезда на животе. Мы ее похоронили. У могилы Иван тихо запел. Жизнь. Мы никогда не узнаем, кто она, эта девушка. Откуда. А ее семья?
Я больше не могу брать в руки винтовку. Просто не могу. Теперь я инструктор литпросвета корпуса. То есть, меня повысили. До чего мы дошли. Я — в советниках. Политика. Иной раз так бы и сказала: «Господи, спаси нас и помилуй!» А теперь больше помалкиваю. Молчу, когда меня, уставшую, бросают из бригады в бригаду, из боя в бой. Не хочу стрелять, не хочу больше видеть смерть. Преподаю марксизм. Даже вспомнить не могу, дочитала ли я «Капитал» до конца.
«Надо еще немножко потерпеть. Совсем немножко». Твержу это себе с того момента, как получила от Марии слишком романтическое письмо. Не очень помогает. Несколько дней провела на освобожденной территории. Сама себе завидовала. Сходила в театр, выспалась и вымылась. И танцевала. Целый вечер. Там я встретила брата Франца. Он был в мрачном настроении. Не дал порадоваться, что я, наконец, его вижу. Да еще удовольствие от танцев испортил.
«Знаешь, меня позвали судить. Сказали, как можно скорее. Якобы в плен взяли восемьдесят белых. Когда мы с Лойзе туда пришли, никого уже не было. Ни белых, ни наших. Напрасно я потом расспрашивал. До сих пор спрашиваю. Мать их!»
Франц, Мария, пропавшие люди, белые и наши. Молчание. Свобода все ближе. Свобода? Он? Умирает?
Нас разбудили ни свет, ни заря. Все вокруг бегают. Туда — сюда. В пять утра меня побрили и причесали. Дали новую пижаму и вещмешок, куда санитарка Вида сложила мои вещи. Мои вещи? Смешно, у меня же ничего нет. Советский орден, пилотка с красной звездой, несколько писем. Ее последнее письмо.
«Меня отправляют в Герцеговину. И Анчку тоже. Мы с ней будем преподавать. Мы должны готовить новые политические кадры. Представляешь. Мы с Анчкой. Этот мир, и вправду, сошел с ума. И Мария написала. Она счастлива. Влюблена. Обнимает тебя. Когда мы увидимся? Я всегда с тобой и всегда буду. Все равно, где ты. Все равно, что ты решишь».
Я прочитал письмо. Вновь и вновь. Пусть она меня забудет. Что ей со мной делать? Что мне с самим собой делать? Она писала мне с угрызениями совести. Целый вечер танцевала. Но я не могу без нее. Слишком сильно ее люблю, а она слишком хорошо меня понимает. Иной раз мне даже не надо раскрывать рта. Мне так не хватает нашей тишины вдвоем. «Какой ты симпатичный», — Вида треплет меня по щеке. Дурочка она. Обходится со мной как с ребенком. Даже хуже.
«Что вы с нами делаете? Почему такая истерика все утро? Неужели готовится новое наступление?»
«Далеко вас отправляем. В тыл, в надежное место».
«Письмо. Положи мне это письмо в вещмешок».
Санитарка улыбается.
«Что-то давно ее не было. Давно».
Нет, Вида не дурочка. Она еще и ехидничает. Что это она хочет мне сказать? Давно ее не было. Чем же она занята? Я был с ней слишком суров? Я думал только о себе, о своей боли.
Безногих уложили на носилки, завязали глаза. Опять темнота и неизвестность. Эта постоянная зависимость от других. Куда нас опять несут? Вниз с холма? Развязывают глаза. Укладывают в грузовики.
«Там будет лучше, безопаснее», — слышу доктора Богдана.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
Книга представляет сто лет из истории словенской «малой» прозы от 1910 до 2009 года; одновременно — более полувека развития отечественной словенистической школы перевода. 18 словенских писателей и 16 российских переводчиков — зримо и талантливо явленная в текстах общность мировоззрений и художественных пристрастий.
Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.
«Ты ведь понимаешь?» — пятьдесят психологических зарисовок, в которых зафиксированы отдельные моменты жизни, зачастую судьбоносные для человека. Андрею Блатнику, мастеру прозаической миниатюры, для создания выразительного образа достаточно малейшего факта, движения, состояния. Цикл уже увидел свет на английском, хорватском и македонском языках. Настоящее издание отличают иллюстрации, будто вторгающиеся в повествование из неких других историй и еще больше подчеркивающие свойственный писателю уход от пространственно-временных условностей.
«Легко» — роман-диптих, раскрывающий истории двух абсолютно непохожих молодых особ, которых объединяет лишь имя (взятое из словенской литературной классики) и неумение, или нежелание, приспосабливаться, они не похожи на окружающих, а потому не могут быть приняты обществом; в обеих частях романа сложные обстоятельства приводят к кровавым последствиям. Триллер обыденности, вскрывающий опасности, подстерегающие любого, даже самого благополучного члена современного европейского общества, сопровождается болтовней в чате.