Страшно ли мне? - [18]
«Покойся с миром, сын мой», — слышу голос отца.
«Отец».
Прихожу в себя от боли. Дождь. Мирко и Лойзе сидят на корточках в кустах. Поднимаю голову и вижу, что одеяло, которым я укрыт, все в крови.
«Тсс, — Мирко закрывает мне рот рукой. — Мы ждем, пока они пройдут».
«Нет, так я жить не хочу. Я — точно нет».
Шарю руками под одеялом, ищу пистолет. Нет. Так не пойдет. С этим надо покончить. Не хочу, чтобы меня несли. Никому не хочу быть обузой. А меньше всего самому себе. Пистолета нет. Потерял? Или забрали? Почему?
«Пистолет! Я хочу свой пистолет, где он?» — со стоном спрашиваю я, а Мирко только смотрит на меня. У Лойзе слезы катятся по щекам.
Так я жить не могу. Пистолет, и тот отобрали! Будь хотя бы она здесь, я бы попросил, чтобы помогла, чтобы дала мне свой пистолет, и я бы убил себя. Знаю, она бы поняла.
Деревья. Они такие суровые сегодня.
Еду на велосипеде под горку. Только что была у Мары. Лишь теперь понимаю, как сильно мне ее не хватает. Их всех не хватает. Анчки, Марии, Кати. Мы стали друг для друга больше, чем сестры. Мы матери и дочери друг другу. Солнце сияет, становится теплее. Поднимаю руки высоко в воздух и напеваю. Первый раз у меня получилось ехать без рук. Дома я уже пробовала тайком, чтобы братья надо мной не смеялись. И никогда не получалось. Знаю, я слишком часто оглядывалась, боялась, не смотрит ли кто. Свистеть тоже не умею. Может быть, попробовать сейчас. Никто меня не видит, никто меня не слышит. На пригорке дом, где разместился штаб девятого корпуса. Проеду еще немного. Меня заносит, и я лечу на землю. Быстро встаю, чтобы никто не заметил. Поздно. Перед домом стоят связные корпуса. Мне неловко, я быстро отряхиваю штаны, а парни ухмыляются. Они осматривают велосипед.
«Ничего страшного, шина лопнула».
Чинят мне велосипед и посмеиваются надо мной. Я на них не обижаюсь. Наверное, и правда, выглядело смешно. Я уже их давно знаю. Кто-то в доме открывает окно. Пепца, высокопоставленный партработник, замужем за еще более высокопоставленным партработником. Говорят, что он, а не Тито, настоящий идейный вождь партии. Не знаю, почему, но они оба мне какие-то чужие. Особенно она. Терпеть ее не могу. Но виду не показываю. И даже Анчке не говорю.
Пепца кричит в окно: «Ты тут хихикаешь, а он, твой парень, твой бывший командир, чуть кровью не истек. Немедленно поднимайся ко мне».
Он истек кровью. Чуть не истек кровью, сказала она. Пепца смотрит на меня и понимает, что хватила через край. Он ранен. Неправда. Не может быть. Только не он. Кто-то другой, только не он. Связным приходится меня поддерживать на лестнице. Пепца, чувствуя вину за плохую весть, меня обнимает. Не люблю ее, правда.
«Прости, пожалуйста. Думала, ты знаешь. Мы все знаем, — оправдывается она. — Возьми лошадь и быстро скачи в Градене. В госпиталь корпуса. И пусть Тончек поедет с тобой».
«Нет, оставьте меня в покое. Хочу побыть одна. Одна».
Я мчалась как сумасшедшая. Когда я его видела последний раз? Он долго не отпускал мои руки, когда мы прощались, Ничего не сказал. Его задело, что я ушла из бригады? Но решение не зависело от меня. Я бы осталась с ними, но получила приказ. Хотя политотдел точно не был моим желанием. Политика, партия. Все равно. Только бы закончилась война. А он? Истек кровью. Нет, с ним ничего не может случиться. Я уверена. Он просто любит испытывать судьбу. И на этот раз? Знаю, с ним ничего не может случиться. Только не с ним.
«Его здесь уже нет. Всех раненых увезли в Кочевский Рог».
Скачу. Коня все время уговариваю, прошу его еще чуть-чуть побыстрее, еще чуть-чуть потерпеть.
«Мы его отправили в Верхний Храстник», — говорит докторша.
Дрожу, едва не падаю. Я знаю, что в Верхнем Храстнике только тяжелораненые. В основном те, кого уже не спасти.
«Отдохни немного, поешь, прежде чем понесешься дальше».
Докторша берет меня за руки и буквально усаживает на стул.
«Хоть чашку чая. И кусок хлеба съешь», — уговаривает она.
Я уже и чашку не могу удержать в руках. Перед глазами только он. Его смех, его теплые темные глаза. Чувствую его надежность. Его близость.
«Все равно у тебя должен быть пропуск».
Закрываю глаза. Песню слышу, песню. Песню о смерти, которая так близко.
Слышу вокруг себя иностранную речь. Ничего не понимаю. Один язык я уже слышал, наверное, на острове Вис, другой похож на наш, а третий, кажется, я когда-то слышал в замке, когда там были гости. У меня лопнет голова и ноги. Был бы нож, от резал бы все напрочь. Словно танк по мне проехал. Санитарка тычет ложку с чаем в рот. Не буду открывать.
«Чуть-чуть. Хоть пару капель. Ты должен».
«Кто эти люди? О чем говорят? Почему такая суета?» «Английский и русский врачи спорят, что с тобой делать. Один говорит, что ногу надо поднять, другой — опустить. Итальянец пытается их успокоить. А главный хирург Богдан уехал в Приморье и велел подождать с операцией, пока он не вернется».
«Операцию?»
«Началась гангрена. До госпиталя тебя везли две недели. Если бы раньше…» Санитарка умолкает.
Операция. И речи быть не может. Как же я потом без ноги? Надо найти способ покончить с этим кошмаром. Навсегда. Смотрю на стонущих людей. Некоторые молчат. Непонятно, кто мертвый, а кто живой. Если бы я не бросился тогда из укрытия. Теперь поздно.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
Книга представляет сто лет из истории словенской «малой» прозы от 1910 до 2009 года; одновременно — более полувека развития отечественной словенистической школы перевода. 18 словенских писателей и 16 российских переводчиков — зримо и талантливо явленная в текстах общность мировоззрений и художественных пристрастий.
Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.
«Ты ведь понимаешь?» — пятьдесят психологических зарисовок, в которых зафиксированы отдельные моменты жизни, зачастую судьбоносные для человека. Андрею Блатнику, мастеру прозаической миниатюры, для создания выразительного образа достаточно малейшего факта, движения, состояния. Цикл уже увидел свет на английском, хорватском и македонском языках. Настоящее издание отличают иллюстрации, будто вторгающиеся в повествование из неких других историй и еще больше подчеркивающие свойственный писателю уход от пространственно-временных условностей.
«Легко» — роман-диптих, раскрывающий истории двух абсолютно непохожих молодых особ, которых объединяет лишь имя (взятое из словенской литературной классики) и неумение, или нежелание, приспосабливаться, они не похожи на окружающих, а потому не могут быть приняты обществом; в обеих частях романа сложные обстоятельства приводят к кровавым последствиям. Триллер обыденности, вскрывающий опасности, подстерегающие любого, даже самого благополучного члена современного европейского общества, сопровождается болтовней в чате.