Страшно ли мне? - [11]
Но дело в том, что никто из больных, истощенных, пожилых и новобранцев не хочет оставлять батальон.
«Это временно», — объясняю им.
Откуда в них это? Эта их нравственность для нас обуза. Сейчас. Я действительно должен показать им, что я начальник? Она сказала мне, что поможет. Отправилась к командиру пятнадцатой бригады. Пусть их ударный батальон защищает наши тылы во время наступления.
Я просчитался? Посылаю их на смерть?
Мы выпили с Видом, командиром бригады, прикрывавшей нам тыл. Откуда у него спиртное, не спрашиваю. Вид зевнул и вытянул ноги. С удовольствием потягивает из фляжки.
«И как тебе только этот чертов план в голову пришел?»
«Понятия не имею. Телепатически — от бога или от Тито».
«Идиоты», — произносит она, присаживаясь к нам под дерево.
«Двое погибших, трое раненых. Могло быть хуже. Все остальные уснули. Давно так крепко не спали».
Вид тоже храпит. А мы с ней? Сегодня ночь, когда можно строить планы на будущее. Ночь, когда мы осмеливаемся мечтать о счастливых днях. И?
«Спокойной ночи».
«Там, в сундуке у меня есть чистые простыни и полотенца, — говорит хозяйка хутора. — Принеси».
Открываю крышку. Запах чистоты и свежести. Запах нового.
«Приданое моей дочери».
«Не жалко? Такие красивые вещи».
«Дочь угнали немцы. Каждый день жду о ней вестей. И ничего. Никто ничего не знает. Пошла тут к нашему священнику. А он с немцами в хороших отношениях, думала, поможет. Он только наорал на меня. Как будто в церковь сам сатана вошел, а не я. Бери. Правда. Моя Ленка только бы порадовалась, если бы знала, что не зря она все это собирала. Шила ночи напролет. Счастлива была. Парень ее успел вовремя уйти в лес. Не знаю, что с ним».
Анчка, бледная, до синевы, вытирала потный лоб невесте своего брата. Слезы. Мара ладонью зажимала девушке рот, чтобы та не кричала. Из-за соседей.
«Если тебе легче, закуси ладонь зубами. Тужься. Сильнее. Еще раз. Еще. Дыши! Глубоко и часто. Тужься!»
Мара действует решительно, можно подумать, она всю жизнь только и делала, что принимала младенцев.
«Еще разок! Давай! Еще чуть-чуть».
Глаза у девушки закатываются. Лицо посинело. Она без сил. Шепчет. Что-то, похожее на «мама». Несу новые простыни и полотенца, подбрасываю в печь поленья, приношу кастрюли с горячей водой. Нам всем сейчас совсем не завидую. «Любовь, — думаю я, — как далеко она может тебя завести. Любовь в такое время. Нельзя ей поддаваться. Не имеешь права, не должна».
Все время думаю о нем. Даже сейчас, когда смотрю на эту бедную девушку, которая без страха и родить не может.
«Не сейчас», — так мы с ним тогда решили. Трудное решение. Но принято. Потом его откомандировали на секретные переговоры, на Вис[8]. Что там решат? Узнаем? Вис ведь находится в море. Остров в море. Они плыли туда на корабле.
«Скорее, скорее. Нужна еще вода, — кричит хозяйка. — Полотенце!»
Вдруг слышу слабый крик. Как писк котенка. Или что-то еще? О чем этот голосок мне напоминает? Усталое мамино лицо, рождение младшего брата. Потом еще одного, и еще. У меня их шесть. И ни одной сестры. Так и вижу отца, петухом расхаживающего по деревне. Настоящего мужчину сразу видно, только сыновья рождаются.
Смотрю на улыбающуюся хозяйку. Анчка смеется, Мара смеется. Даже девушка улыбается.
«Девочка», — нежно говорит хозяйка.
«Пусть будет Ленка», — говорит девушка. У хозяйки по лицу текут слезы. «Ленка, — шепчет она. — Она должна выжить. Малое дитя партизанское». И крестит сверток, который держит на руках. Это могла бы быть ее внучка.
Анчка целует девушку в лоб.
«За брата».
Ждем наступления темноты. Мы столько времени подвергали жизнь хозяев хутора опасности. Пока нам всем везло.
Ночь. Одна за другой мы ползком добираемся до леса. Парень, помогающий на хуторе, машет рукой, подгоняя нас.
«Быстрее, быстрее».
«Иди с ними», — говорит ему хозяйка, вручая внушительный сверток, и запирает дверь. Ей нужно как можно скорее уничтожить следы нашего пребывания.
«Спасибо и удачи».
Только бы ребенок не заплакал. Мара все время держит палец во рту новорожденной как соску. Анчка тащит ее измученную мать за собой.
«Давай посажу ее на лошадь», — говорю я.
Поднимается ветер. Мы едем по лесу шагом, проезжаем мимо деревни, занятой немцами. Паренек с фермы показывает дорогу.
«Можно я останусь с вами?»
Я киваю. Хозяйка, скорее всего, именно это имела в виду. Девочка спит. Доберемся ли мы до освобожденной территории к завтрашнему дню? Идет дождь. Подъехали к реке. Это уже почти граница. На той стороне наши. Свет. Наши. Приплывает лодка. Девушку и малышку Ленку увозят.
«Господи, благослови!» — бормочет Мара.
Вот черт, интересно, с каких это пор еще и Мара такая набожная.
«Знаешь, это я просто так сказала. Я так боялась все время. За маленькую, за ее мать, за эту участливую женщину с хутора. За нас».
Мы сидим под деревом и ждем, когда закончится дождь и рассветет. И ждем. В деревне кричит петух. Любовь? Иногда цена слишком высока.
Вот, впервые увидел английских летчиков. Вообще в первый раз увидел англичан. Они угощали нас сигаретами и виски.
«Неплохо», — Милош блаженствует.
«Хорошо, что нас послали».
Англичане нас подбадривают. И расхваливают на все лады. Но почему же они раньше этого не делали? А их помощь? Почему только сейчас? Расхваливают своего короля и всю его семью, а Винко старается переводить. Чешет голову и смотрит в небо. Как будто там, наверху, он найдет спасение.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
Книга представляет сто лет из истории словенской «малой» прозы от 1910 до 2009 года; одновременно — более полувека развития отечественной словенистической школы перевода. 18 словенских писателей и 16 российских переводчиков — зримо и талантливо явленная в текстах общность мировоззрений и художественных пристрастий.
«Ты ведь понимаешь?» — пятьдесят психологических зарисовок, в которых зафиксированы отдельные моменты жизни, зачастую судьбоносные для человека. Андрею Блатнику, мастеру прозаической миниатюры, для создания выразительного образа достаточно малейшего факта, движения, состояния. Цикл уже увидел свет на английском, хорватском и македонском языках. Настоящее издание отличают иллюстрации, будто вторгающиеся в повествование из неких других историй и еще больше подчеркивающие свойственный писателю уход от пространственно-временных условностей.
Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.
«Легко» — роман-диптих, раскрывающий истории двух абсолютно непохожих молодых особ, которых объединяет лишь имя (взятое из словенской литературной классики) и неумение, или нежелание, приспосабливаться, они не похожи на окружающих, а потому не могут быть приняты обществом; в обеих частях романа сложные обстоятельства приводят к кровавым последствиям. Триллер обыденности, вскрывающий опасности, подстерегающие любого, даже самого благополучного члена современного европейского общества, сопровождается болтовней в чате.