Странствие Парка - [32]

Девочка с подозрением на него посмотрела.

— Что ты говорить?

— Я спрятал ее в сарай. Устроил на футболке, — он посмотрел на свою голую грудь. Разве это не свидетельство, что он говорит правду? — И пошел искать тебя.

— Ты не врать?

Парк поднял правую руку:

— Клянусь.

Она вскочила, поставила фотографию на место, провела пальцем вдоль трещины, словно разглаживая ее, потом поправила, убедившись, что она стоит ровно на том же месте, где и раньше.

— Чего ты сидеть, как толстый истукан? Бежать!

И они побежали. Она была быстрее и перепрыгнула через первые ворота, как мартышка, но собственная неуклюжесть больше не волновала Парка. Когда они поравнялись с домиком у источника, мальчик задыхался от бега и был благодарен Тхань за то, что она туда свернула.

— Ждать, — скомандовала она.

Девочка зашла внутрь, а Парк остался снаружи, пытаясь отдышаться. Вскоре Тхань появилась со скорлупой кокоса в руках, наполовину полной воды.

— Для птицы, — сказала она.

Теперь она несла воду, и им пришлось идти до пастбища шагом.

Ворона подозрительно на них посмотрела, когда они залезли наверх по тюкам сена, как по ступенькам.

— Все хорошо, девочка, — ласково сказала Тхань, — все хорошо. Мы принести воды.

Вот, на.

Тхань сделала ямку в сене и поставила в углубление кокос, при этом ее маленькие руки исполняли странный танец, уворачиваясь от острого сердитого клюва.

— Пить. Пить, — уговаривала девочка. — Хорошо. Хорошо.

Птица прекратила яростные атаки, подняла голову и уставилась на Тхань. Дети замерли, затаив дыхание. Наконец ворона склонила блестящую черную шею над скорлупой, набрала в клюв воды и подняла голову, чтобы ее проглотить.

— Умница, — ворковала Тхань. — Хорошо. Хорошо.

Дети боялись пошевелиться, пока птица еще три или четыре раза опускала клюв в воду. Потом она подняла голову и спрятала клюв под крылом.

— Хорошо, — прошептала девочка. — Она теперь спать.

Напряжение в груди у Парка постепенно отпускало. Он протянул руку, чтобы погладить черные как смоль перья.

— Не трогать, — мягко предупредила Тхань, поймав руку Парка своей прохладной рукой. — Она делать больно.

Он кивнул, с трудом сглотнув.

Девочка отпустила его и быстро сунула руку, чтобы убрать скорлупу. Дети молча слезли вниз и вышли из сарая. Тхань улыбнулась Парку.

— Не убивать, — сказала она.

— Нет, — улыбнулся в ответ мальчик.

— Вечером мы принести еды и еще воды.

Парк кивнул. Они зашли в домик у источника вместе. Тхань набрала полную скорлупу воды и торжественно протянула ее Парку, потом, не вытерев край, напилась сама. Кажется, теперь можно.

— Тхань?

— Да?

— Твоя фотография. На ней — твой папа?

— Почему ты спрашивать мой папа?

— Потому что мне кажется, тот человек… тот человек на снимке — мой отец.

Она удивленно посмотрела на него поверх скорлупы.

— Как имя твой отец? — спросила девочка.

— Парк. Паркинтон Уадделл Броутон Четвертый.

Тхань села на край желоба.

— Твой отец так звать?

— Да, — ответил он, усаживаясь рядом. — Мой отец. Они не сказали тебе, как зовут? Как зовут твоего отца?

— Просто папа, — она тряхнула головой. — Мама всегда говорить «когда-нибудь, когда-нибудь. Когда-нибудь рассказать Тхань». И ничего не говорить. Говорить теперь Фрэнк папа. Но я всегда хранить фотографию. В Сайгоне. На лодке. Совсем нечего есть. Воды нет. Стрелять ружья. Два, три года лагерь. Всегда, всегда, еще когда маленькая, я храню фотографию. Когда-нибудь я найти, я думать.

Ее лицо погрустнело, но девочка не заплакала. Она была сильной, как ее мать.

«Два раза я прощалась с жизнью».

Мама знала. Парк содрогнулся. Она все это время знала. Маленькая смуглая девочка с прямыми потными волосами, выбивающимися из-под небрежно надетой красной бейсболки, — вот ответ на все вопросы, вот причина горькой неизлечимой тоски, которая терзала маму столько лет. Мальчик думал, что она не может смириться со смертью, оказалось — с жизнью.

— Он погиб, — мягко сказал Парк.

Девочка кивнула, не отрывая взгляда от заплаток на коленках.

— Я думать это. Может быть. Я сказать: хорошо, Тхань. Новый страна, новый папа. Но… — ее голос начал дрожать. — У Фрэнка быть ребенок. Может быть, мальчик. Не хотеть глупой девчонки — глупой девчонки, чужой девчонки, — тут она тяжело вздохнула.

Дети тихо сидели в прохладной темноте домика, чуть касаясь друг друга. Парку хотелось, чтобы Рэнди встретилась с Тхань. Может, тогда… вдруг девочка обернулась и посмотрела на него.

— Что ты сказать, папа? На фотографии Тхань — твой папа?

— Да, думаю, это он, — прямо перед ним было ее маленькое смуглое лицо, веселые и озорные глаза, дурацкая бейсболка, также лихо сдвинутая на затылок.

— Уверен, это он, — произнес Парк. — Спроси Фрэнка, но я уверен, что у нас с тобой один отец.

Она встала, рука на бедре, в другой — по-прежнему кокос.

— Тогда я уже иметь брат. Пусть ребенок. Я иметь большой, толстый, глупый брат всю жизнь.

— Это я и пытаюсь тебе сказать.

— Мы братья. Ты, я? — она посмотрела на него сверху вниз. — Чепуха несусветная! — и она тряхнула головой.

— Клянусь, — ответил Парк, — я тоже не могу поверить. Но я знаю, я уверен.

— И у нас один дедушка?

— И одна ворона.

— Псих, — и она вылила ему на голову остатки воды из скорлупы. Холодные струйки побежали по разгоряченной шее мальчика. — Ёлки-палки, — воскликнула Тхань, — я забыть доить. Лучше идти. Фрэнк нас убить.