Странный рыцарь Священной книги - [49]

Шрифт
Интервал

Я стоял по одну сторону ложа, Лада по другую — как дьявол и ангел, пришедшие бороться за душу Влада. Рваные и грязные наши одежды не слишком соответствовали величественности спальни. Баронесса стояла в ногах у Влада. Женственная, трепетная, бледная, в длинном до земли одеянии и с высокой прической. Я заметил в черных ее волосах серебряные нити. Влад показался мне исхудавшим, но весьма воодушевленным. Он сказал:

— Итак, ты продаешь меня?

Слова эти не задели меня, я даже не вздрогнул. Я уже решил все заранее. И сказал ему:

— Книга должна продолжить свой путь.

Влад спросил:

— Без меня?

Я ответил:

— Без тебя. Без меня, без Лады. Книга — это всё.

Влад сказал:

— И я должен обещать, что останусь в замке?

Я сказал ему:

— Если не останешься ты, останемся все мы. И Книга. В любой час здесь может появиться Симон Католик.

Влад молчал. Он смотрел на меня. Смотрел на Ладу. Ни разу не взглянул на баронессу. И вдруг заговорил и сказал так:

— Ты оставишь Ладу со мной. Я отправлю ее в Болгарию — ведь я барон, не так ли? Иначе в другой раз ты продашь и ее.

Я сказал:

— Пусть решит сама Лада.

Лада наклонилась и поцеловала его в лоб. И сказала ему:

— Прощай, Владе!

Влад сказал:

— Прощай, Ладо! Бог с тобой, Бояне. Не могу я ненавидеть тебя, как не мог и полюбить. Ты не человек.

Мы вышли. Лада тихо спросила:

— Зачем, зачем?

Потом добавила:

— Что за страшное Слово ношу я в себе? Оно ведь исполнено любви и доброты… Зачем же оно разлучает людей?

Я молчал. Что я мог сказать?

3

И вновь держал я в ладонях своих свиток Священной книги. Он казался невесомым, странным и чужим без железной своей брони. Баронесса завернула его в кусок мягкой оленьей шкуры. Я развернул и посмотрел на диковинные, необычной формы, письмена. Неужто кто-нибудь умел прочитать их? Не сохранялось ли сокровенное Слово лишь в памяти живых людей — таких, как Лада? Баронесса куталась в длинные свои одежды и все же дрожала от холода. Мне показалось, что она обрадовалась, отдав мне Книгу — она освобождалась от нее. Лада стояла рядом со мной — она даже не взглянула на свиток. Баронесса сказала:

— Я посмотрела, но ничего не поняла. Правда ли, что с ее помощью можно призвать дьявола?

Я покачал головой: нет, неправда. И в тот же миг подумал — а не призывает ли и впрямь эта Книга слуг зла? Не приманивает ли их, как огонь — хищников? И не могут ли они причинить ей зло — как мошкара, слетаясь к зажженной свече, способна загасить ее пламя? А приблизившись вплотную к ней — сгорает. Была ли Священная книга нетленной?

Я посмотрел на баронессу. Не знал, в какие слова облечь свою просьбу. Сказать ли «Молю тебя» или… Не помню, когда в последний раз молил я кого-нибудь — кроме Бога. И я сказал:

— Пригласи Доминиканца в замок. Мы должны уйти незамеченными.

Она задумалась. Потом сказала:

— Помнишь, что сказала я монаху? Что когда человек умирает, с ним умирают и его устремления.

Да, я помнил кувшин, что упал и разбился, забрызгав нам ноги красным вином. Лады при этом не было. Теперь она вдруг проговорила:

— Не убивай его. Пусти слух, что он чумной. Пусть разбегутся люди его. Пусть останется один-одинешенек. Может, тогда задумается о содеянном им зле.

Баронесса едва заметно приподняла брови и с удивлением оглядела Ладу.

4

Конские копыта процокали по бревнам навесного моста. Мы с Ладой покидали замок Отервиль. На груди у меня, под кольчугой, плотно к телу была привязана Священная книга. Лада везла с собой клетку с двумя голубями. Влад дал ее ей, чтобы она выпустила их, когда мы найдем новый приют.

По обеим сторонам моста возвышались две башни. На площадке правой башни стоял Влад, поддерживаемый двумя рослыми мужчинами и баронессой. Над головами их вились встревоженные голуби, а голуби в клетке Лады били крыльями. Ветер трепал флажки с изображением вепря на копьях стражей, которые будто стерегли нового барона, чтобы он не рванулся к нам. Из бойницы левой башни провожал нас взглядом бледный Доминиканец. На площадке этой башни развевались два лоскута — красный и черный. Монах внезапно заболел — баронесса сказала нам, что лицо его покрылось красными пятнами. Его заперли в нашу келью и все его вещи сожгли. Люди его разбежались. Баронесса говорила, что опасается, не чума ли это. Не ровен час могли и ее замок поджечь… Но внешне она не проявляла никакого беспокойства. Доминиканец недооценил ее.

Двое мужчин забивали крест накрест досками дверь башни Доминиканца. Удары молотов сыпались, как комья земли на гроб. Белое лицо монаха вжималось в решетку.

Я отвернулся. Первый хранитель Священной книги умер как раб, второй провожал ее бароном. Какую участь приготовила Книга Ладе и мне?


Спустя много лет я вернулся в замок Отервиль и нашел могилу Влада. В семейном склепе баронов Д’Отервилей высился огромный саркофаг из полированного серого гранита. Последний барон Д’Отервиль лежал, изваянный в мраморе, на крышке саркофага. В скрещенных на груди руках зеленел покрывшийся патиной медный свиток. Изображение Священной книги. Я не поверил, что под каменной глыбой лежит Влад. Почему-то был уверен, что баронесса отпустила его… Но к тому времени она уже была мертва и не могла сказать мне правду.


Еще от автора Антон Николов Дончев
Возвращение

Опубликовано в журнале «Иностранная литература» № 1, 1967Из рубрики «Авторы этого номера»…Рассказ «Возвращение» вошел в сборник научной фантастики «Человек, который ищет» («Човекът който търси», 1964).


Рекомендуем почитать
Мнемотехника

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Волшебная лампа Хэла Ирвина

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сведения о состоянии печати в каменном веке

Ф. Дюрренматт — классик швейцарской литературы (род. В 1921 г.), выдающийся художник слова, один из крупнейших драматургов XX века. Его комедии и детективные романы известны широкому кругу советских читателей.В своих романах, повестях и рассказах он тяготеет к притчево-философскому осмыслению мира, к беспощадно точному анализу его состояния.


Продаются щенки

Памфлет раскрывает одну из запретных страниц жизни советской молодежной суперэлиты — студентов Института международных отношений. Герой памфлета проходит путь от невинного лукавства — через ловушки институтской политической жандармерии — до полной потери моральных критериев… Автор рисует теневые стороны жизни советских дипломатов, посольских колоний, спекуляцию, склоки, интриги, доносы. Развенчивает миф о социальной справедливости в СССР и равенстве перед законом. Разоблачает лицемерие, коррупцию и двойную мораль в высших эшелонах партгосаппарата.


Модель человека

Она - молода, красива, уверена в себе.Она - девушка миллениума PLAYBOY.На нее устремлены сотни восхищенных мужских взглядов.Ее окружают толпы поклонников Но нет счастья, и нет того единственного, который за яркой внешностью смог бы разглядеть хрупкую, ранимую душу обыкновенной девушки, мечтающей о тихом, семейном счастье???Через эмоции и переживания, совершая ошибки и жестоко расплачиваясь за них, Вера ищет настоящую любовь.Но настоящая любовь - как проходящий поезд, на который нужно успеть во что бы то ни стало.


Продолжение ЖЖизни

Книга «Продолжение ЖЖизни» основана на интернет-дневнике Евгения Гришковца.Еще один год жизни. Нормальной человеческой жизни, в которую добавляются ненормальности жизни артистической. Всего год или целый год.Возможность чуть отмотать назад и остановиться. Сравнить впечатления от пережитого или увиденного. Порадоваться совпадению или не согласиться. Рассмотреть. Почувствовать. Свою собственную жизнь.В книге использованы фотографии Александра Гронского и Дениса Савинова.


Нобелевский лауреат

История загадочного похищения лауреата Нобелевской премии по литературе, чилийского писателя Эдуардо Гертельсмана, происходящая в болгарской столице, — такова завязка романа Елены Алексиевой, а также повод для совсем другой истории, в итоге становящейся главной: расследования, которое ведет полицейский инспектор Ванда Беловская. Дерзкая, талантливо и неординарно мыслящая, идущая своим собственным путем — и всегда достигающая успеха, даже там, где абсолютно очевидна неизбежность провала…


Разруха

«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.


Олени

Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.


Матери

Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».