Странный рыцарь Священной книги - [48]

В этот день, тридцать лет тому назад, я увидел в пещере, как оживает сказание богомилов о сотворении мира. Увидел Ладу, Ясена, Влада. Выходит, что в один и тот же день Сатана создал вещественный мир, Бог вдохнул дух Святой в человека и затем послал Спасителя, дабы указать людям верный путь.

Да, воистину великий день — но я должен писать.

Замок Отервиль собрал нас всех вместе. Влад, простертый на высоком ложе с балдахином. Мы с Ладой — заточенные в самой верхней части сторожевой башни. И Доминиканец, который, грызя ногти, все время кружил возле замка — остановился он в деревне под крепостью. Я знал, что он уже послал гонцов к Симону де Монфору. Не знал лишь, появится ли здесь сам предводитель крестового похода, но с уверенностью мог утверждать, что из северных провинций прибудет кто-либо из тех французских графов, что ранее зверели от пьянства и скуки в холодных своих, продуваемых насквозь замках, а ныне хмелели от присущей лишь югу прелести и богатств западных земель. Как справится с таким человеком баронесса Д’Отервиль со всеми ее дядьями, тетушками и кузенами? Нас она крепко держала в своем маленьком кулачке. Держала она и Священную книгу.

Я снова сидел в башне — на сей раз не с семью обросшими и завшивевшими пленными рыцарями, а с красивой женщиной. Баронесса явно относилась к нам даже хуже, чем к своим лошадям — жеребцов она содержала все же отдельно от кобыл. Я не мог забыть нагое тело Лады, пленившее меня своим совершенством. Не мог поверить, что мальчишеская внешность и тело богини принадлежат одной и той же женщине… Лада не говорила со мной.

Три дня мучился я, пока не удалось мне схватить через решетку голубя. В первый день я наблюдал за тем, как голуби проносятся стайками над соседней башней. На второй день приманивал их хлебными крошками. На третий поймал одного голубя. Он был точь-в-точь как тот, что сделал меня хранителем Священной книги.

Я гладил голубя, пока он не успокоился. Думал о раненом Владе и о Священной книге. Думал о нем, как о покойнике, думал и о том, что будет, если он останется жив.

В башне с трех сторон имелись бойницы. Я смотрел через бойницу в сторону пустоши. Старался не глядеть в ту сторону, откуда была видна деревня — там находился Доминиканец. Я боялся увидеть рядом с ним конников, много конников, а впереди развевающееся знамя со львом — гербом Симона де Монфора. Или же знамя с изображением пса, держащего в зубах факел — знак доминиканцев — «dominicanes»: псы Господни.

С четвертой стороны башни имелась могучая дверь с решетчатым оконцем. Оно было закрыто снаружи железным ставнем. На третий день пребывания моего в башне этот железный ставень неожиданно звякнул и за решеткой появилось лицо баронессы. Я подошел к двери с голубем в руках. И скорее почувствовал, чем заметил, как Лада приподнялась и села на своем соломенном тюфяке.

Я смотрел на баронессу и молчал. Начиналась большая игра с большими ставками. Я верил в свой добрый жребий, но баронесса должна была первой сделать ход.

Поскольку за решеткой видно было только ее лицо, она казалась молодой девушкой. Как и глядя на Ладу, невозможно было угадать под груботканными одеждами этой женщины роскошную грудь и дивные бедра. На похудевшем лице ее как-то особенно ярко горели огромные глаза, под глазами легли тени, губы припухли. Она походила на женщину, предававшуюся любви всю ночь — нет, несколько ночей кряду.

Баронесса сказала:

— Барон пришел в себя. Он хочет тебя видеть.

Почему тогда она не открывала дверь? Я сказал ей:

— Если бы барон не пришел в себя, ты стала бы владетельницей замка Отервиль. А всего-то: свинцовый гроб, который нельзя открывать — какие только болезни ни приходят с этого страшного Востока — а в нем мертвый барон. Пока ты, его жена, не докажешь, что барон мертв, ты не вправе обладать и распоряжаться замком его и землями. Можешь владеть ими, но сама будешь подвластна совету рода Д’Отервилей.

Она смотрела на меня, и выражение глаз ее вдруг стало по-мужски жестким. Она сказала:

— Барон Анри, ты долго жил среди убийц. Я хочу, чтобы муж мой был жив. И чтобы ты заставил его остаться со мной.

Я отошел к бойнице и выпустил голубя. Не следовало кроткой птахе слышать те слова, что намеревался я произнести. Я сказал Ладе:

— Влад пришел в себя.

Вернулся к баронессе и сказал:

— Твой муж останется с тобой, если позволишь мне уйти отсюда с Книгой. Человека — за Книгу.

Она закрыла глаза. Лицо ее вмиг постарело. Потом глаза открылись и она спросила:

— А властен ли ты сделать это?

И я сказал — не видя причины быть с ней искренним:

— Книга властна.

И, немного подумав, добавил:

— Когда муж твой поправится, отведи его к реке, к глубокому омуту. Заставь раздеться и оставить платье барона на берегу. Пусть подумают, что он стал купаться и утонул. Можешь найти и какой-нибудь неузнаваемый труп утопленника… А Влада отпустишь обратно — в земли болгарские.

Она сказала:

— Я подумаю.

Железный ставень опустился. Рядом со мной стояла Лада. Она спросила:

— Чего хочет эта женщина?

Впервые заговорила, с тех пор как нас заточили в башню.

2

Влад лежал на спине, грудь его была перевязана. Супружеское ложе баронов Д’Отервилей было очень широким. Над головой Влада покачивался шелковый балдахин, державшийся на четырех позолоченных колоннах.