Странности любви - [14]

Ведь что происходит? В течение нескольких десятилетий молодых убедительно, остроумно и ядовито высмеивают за пристрастие к иноземному тряпью, взывают к патриотическим чувствам, возмущаются идеологически-враждебной символикой на майках и штанах, а результат даже не нулевой, а минусовый. Чем дальше, тем быстрей, грамотней и азартней молодежь хватает любую новую моду — а моды, как знаем, все до единой оттуда…

Я всегда смотрел на этот процесс с юмором — игра, и не более того. А сейчас, вдумавшись, взглянул с некоторым даже уважением.

То, что в масштабах дня кажется мелкой и жалкой погоней за модой, на пространстве нескольких десятилетий видится уже по-иному. Упрямство приобретает черты настойчивости, бравада превращается в осознанный протест. Если же оценить явление в целом, я бы сказал, что перед нами не столько провинциальное подражание иноземщине, сколько сознательный и упорный потребительский бунт.

Да, патриотические увещевания по поводу чужих наклеек молодежь воспринимает с иронией, а то и с презрением. Но давайте всмотримся в этот трикотажно-кожевенный патриотизм. Какие ценности он защищает?

Прямо скажем — немалые. Прежде всего, право нашей легкой промышленности и дальше работать бездарно, держаться на мировом рынке одежды позади ладно бы Франции или Америки — а то ведь и Тайваня, и Гонконга, и неразличимой на карте Мальты. Приятно в варшавской витрине увидеть наш холодильник или хотя бы утюг, приятно узнать, что в Болгарии очередь на «Ладу» чуть ли не в десять лет, приятно, когда в Индии наши часы едва не рвут с руки. Но что-то ни разу за пределами Родины не встретились мне в торговой точке родные наши советские штаны. Может, расхватывают в момент?

Так плохо ли, что молодежь откровенно чурается идейной, но халтурной продукции своих в доску швейников и обувщиков? Может, патриотизм не в том, чтобы носить плохое, но отечественное, а в том, чтобы в своем отечестве тачать и шить хорошо?

Я не переоцениваю потребительский бунт. И все же вижу в нем росток надежды. Да, сегодня молодые ориентируются на мировой стандарт в негордом качестве потребителей. Но ведь завтра они станут производителями! Не скажется ли тогда в практической работе приобретенная эрудиция, да и просто привычка к хорошим вещам? Не захочет ли новый директор можайской фабрики посостязаться в костюмной области не с грозным конкурентом из Вереи, а с высокомерным коллегой из Лиона или Манчестера? Ведь очень уж тягостно изо дня в день гнать то, что сам никогда не наденешь…

Кстати, характер патриотизма неформалов виден в их отношении к искусству. Айтматова и Быкова они уважают больше, чем любого современного зарубежного прозаика, кроме, разве что, Маркеса. Ни один западный шансонье не составит в их среде даже символической конкуренции Окуджаве и Высоцкому. А вот танцуют — да, брейк. А что порекомендуете свое? Последним нашим достижением в демократической сфере массового танца был, насколько помню, «террикон»…

Хорошая книга, как и хорошая рубашка, не нуждается в покровительстве идеологии — она сама за себя постоит…

Сколько же их?

А вообще много ли у нас неформалов? Не создаем ли мы искусственно проблему вокруг малочисленных, но крикливых компашек, отвлекая внимание от более значительных явлений?

Никакой статистики у меня на этот счет нет. Да, наверное, и ни у кого нет.

Но я бы поставил вопрос по-иному: а много ли у нас неформалов? Много ли молодых (и не молодых) людей, которые связаны с окружающими отношениями только формальными?

Вот на этот вопрос ответить легко. Очень мало. Предельно мало. И каждый такой печальный одиночка нуждается в помощи как тяжело больной.

У всех на виду и на слуху неформалы, которые блестят или шумят. Ну а компания туристов-рыболовов, облюбовавшая глухую бухточку на Селигере и каждый июль разбивающая там свои палатки, — она что, формальна? А собиратели марок или икон, не учтенные никаким Дворцом культуры? А библиоманы, завсегдатаи книжных магазинов — нет, не спекулянты-«чернокнижники», а честные фанатики, одержимые идеей уловить в свой частный шкаф тоненький шедевр Андрея Андреевича или Беллы Ахатовны, давно уже перезнакомившиеся, подружившиеся и во имя общей цели сплотившиеся вокруг молоденькой, тощенькой, очкастенькой покровительницы из книжного магазина — они кто? А паладины магнитофонной ленты, собравшие и сохранившие сотни песен нашего прославленного и несчастливого барда, песен, нигде не публиковавшихся и существовавших только в момент звучания, — разве это не объединение с филиалами по всей стране? А рыцари меченой костяшки, доминошники, с их ежевечерними гулкими заседаниями за дощатым столом — ведь типичное неформальное объединение! Даже угрюмые инвалиды с захватанными стаканами неформально объединяются по трое…

Более того, многие узаконенные коллективы существуют и успешно функционируют только потому, что под форменной фуражкой вольно кучерявится не тронутая парикмахером голова. Скажем, клубы самодеятельной песни (КСП) преуспевают по всей стране именно в силу того, что хоть с опозданием дали легальную вывеску уже существующему движению.