Странники у костра - [100]

Наряды были готовы, но дядька забыл о них: снял очки и, покусывая дужку крупными редкими зубами, задумался:

— Да! — он встряхнулся. — Шабаш, ребята.

— Всегда пожалуйста! — весело, громко отозвался Володя.

— Шучу, шучу. С пацанами не пью — у меня это строго. И вообще не одобряю, кто ребятишек спаивает. Сам отец. Но, братцы, как на духу попрошу вас, — дядька вздохнул, сморщил надбровья, — давайте расставаться по-человечески, без обид, без криков. По десятке придется удержать с вас. Как грузчики говорят, в радикулитный фонд и нервный коэффициент.

— Как это? — спросил Кеха.

— Очень просто, ребята. Только до времени давайте на дыбы не вставать. У нас закон такой: пьешь — не пьешь, но, коли новичок — гони десятку на артель. А у грузчиков радикулит — у каждого второго. Вот вам и радикулитный фонд. Потом, вы же не маленькие, понимаете: раз продукты грузишь, ну, и где горстку риса прихватишь, где в кармане сахарок унесешь — у меня недостача, у меня нервы на взводе. Зарплата маленькая, а я под таким риском хожу. Чтоб подстраховаться — вдруг недостача, — я десятку-то загодя и прошу. Вы мужики умные, поймете, конечно: не крохоборствую я, нужда заставляет.

— Нет, я не согласен, — у Кехи сгустилось что-то горячее в медовых зрачках. — Мы ни грамма, ни крупинки не унесли.

— Да господи! — Дядька всколыхнулся за столом, постучал в грудь. — Разве я про вас говорю! Тут ни про кого в точности не скажешь! Но несут же, несут! Что ты сделаешь! Куда мне деться? Вот и выходит одна дорога: и с правого, и с виноватого брать.

— Мы ни при чем, — сказал Кеха. — Мы за других отвечать не будем.

— Не в ответе дело! — тонко, протяжно, не выговорил — пропел дядька. — Я тебя прошу человеком быть. Ты встань на мое место — каждый день, того и гляди, под суд пойду — немного и прошу. Ты что, парень? Ведь я по совести хочу: ты мне помоги, я тебе помогу. Вот я же вошел в ваше положение, взял вас, хотя никакого права не имел. Малолетки вы. Опять, видишь, рисковал, опять нервы тратил.

— Но работали-то мы сами, — кожа на Кехиных скулах натянулась, заблестела, желваки, казалось, вот-вот прорвутся. — Что же вы вымогаете-то?

— Вымогаете! — Дядька схватился за голову, зажмурился — так уж обидно, грустно стало ему.

А в Володиной груди в это время бушевала щедрость, вытеснившая всю усталость, смывшая весь пот, всю соль — вроде уж и не он кряхтел, отчаивался целый месяц на занозистом трапе.

— Ладно, Кеха, брось ты. Действительно, товарищ для нас столько сделал, — счастливым, полным голосом распорядился Володя.

— Ты! Дурак! Замолчи! — толстые темные губы Кехи обметал серовато-белый налет.

— Выбирай слова. Дурак, главное! — Володя выпрямился на лавке, холодно, как казалось ему, уничтожающе посмотрел на Кеху.

Дядька встал:

— Вы тут разбирайтесь, ребятки. Я сейчас. Новая баржа пришла, сбегаю посмотрю.

Кеха резко повернулся к Володе и возмущенно сказал:

— Думай хоть, когда лезешь! Нас обобрать хотят, а ты — товарищ, столько сделал!

— А что, не правда, что ли?

— Неправда! Он губошлепов видит, молокососов, вот и нагличает!

— А мне не нравится, что ты кричишь и обзываешься.

— Зато облапошат — успокоишься!

— Да мне не жалко — черт с ним. Если хочешь знать, он вообще возьмет и не заплатит или тянуть будет, пока не согласимся.

— А вот что скажу. — Кехин голос стал дрожаще спокоен. — Если ты заикнешься еще в его пользу, я тебя не знаю. Понял?

— Ты… Ты… Не стращай, — Володя запутался, разыскивая слова, которые отомстили бы Кехе за его упрямую злость, но вернулся рябой дядька, и пришлось замолчать.

— Как, братцы, договорились? Успокоились?

— Ни копейки ни в какой фонд мы не отдадим, — ответил Кеха.

— Ясно. Значит, добро за добро не получается? — Дядьке стало душно, он расстегнул воротник черного кителя, вздохнул: — Вот и старайся для людей — спасиба не дождешься.

— За что спасибо-то? — спросил Кеха. — Сами работали, сами получим. А не получим — знаем куда пойти.

— Получишь, не бойсь. — Дядька резко двинул наряды по столу. — Расписывайтесь! Раз совесть молчит, ничего не надо. Я же говорю: я не крохобор.

За стеной пустых ящиков, начинавшихся от конторской будки, Володю и Кеху остановили трое очень похожих друг на друга молодцов. У всех — крепкие, широкие лица, лениво прищуренные глаза, разбухшие от бешеного здоровья плечи и грудные клетки.

— Что, ребятки, говорят, плевали вы на артельный закон?

— Мы же не из артели, — сказал Володя, чувствуя, как от головы к ногам быстро прокатилась горячая волна слабости и освободила в груди и животе место для холодной сосущей пустоты.

— А! Вот народ пошел! — молодцы дружно, укоризненно вздохнули. — Уважения никакого! Не из артели, и все тут. Давайте назад, в контору, и уж не жмитесь там, нехорошо жмотами быть.

— Ни за что! — Кеха сжал кулаки и притеснился плечом к Володиному плечу.

— Да что вы, парни, как чайники? Долго объяснять не будем. — Молодцы переглянулись, перемигнулись, на ладони поплевали: — Как кутят — за шиворот и унесем.

— Попробуйте! — Кеха увернулся от толстой мощной руки и ударил головой молодца, норовя попасть в подбородок.

Володя же упал — нет, не в беспамятстве, никто его не сшиб, не толкнул — упал со страху, и самое главное, что, падая, он ясно сознавал свою трусость, даже успел мгновенно подумать: «Ну что же я делаю!» — но с необычайным проворством отполз в сторону, вскочил, жалко согнувшись и закрыв голову руками, побежал, получив для ускорения мягкий, презрительный пинок. Он бежал, приговаривая вслух: «И ладно, и ладно!» — про себя понимая, что нельзя, нельзя так убегать, позор, Кеху там бьют, но никакая сила не заставила бы его повернуть. Он увидел спускавшегося с причала мужика в форменной фуражке речника и бросился к нему.