Листки шуршали между пальцами. Написанное неуклюжими каракулями, с частыми ошибками, но тем не менее мысли излагались в нем на чистейшем рогавикианском.
«В Арваннете, в ночь после равноденствия, Джоссерек Деррейн приветствует Донью, леди Аулхонта из Хервара.
Любимая,
когда это письмо дойдет до тебя, через два или три месяца, я уже покину Андалин. Ты никогда больше не увидишь меня. В тот день, когда мы попрощались с тобой, я думал, что, возможно, мне удастся вернуться, после того как я отвезу своих товарищей обратно и закончу все дела, которые еще у меня остались в Арваннете. Но я понял, насколько была ты права и добра, когда хотела, чтобы я оставил тебя ради своего же блага.
В вашем языке нет слов, которые бы я знал, чтобы выразить то, что мне хотелось бы сообщить тебе. Ты помнишь, каким уставшим я был тогда, и ты пыталась понять меня, но у нас обоих ничего не получилось. Возможно, чего-то ты не можешь чувствовать, а чего-то не дано мне… Ладно, об этом позднее.
Ты говорила, что любишь меня. Остановимся на этом, этого достаточно…»
Донья отложила письмо и долго сидела, глядя на горизонт. Наконец она снова принялась за чтение:
«…хотят знать, что случилось и чего следует ожидать.
Твой словарь, как и мой, ограничен. Мне приходится использовать слова арваннетианского языка, и я надеюсь, что благодаря им ты сможешь хотя бы что-то понять. Короче говоря, новости хорошие.
Уничтожение всей имперской армии было сокрушительным — это ты, конечно, можешь себе представить. Адмирал Роннах по моему совету сделал вид, что ему просто-напросто ничего об этом неизвестно. Разумеется, до Наиса дойдут слухи, что при этом сражении присутствовали какие-то „наблюдатели“, но это произойдет не скоро, и слухи будут туманными, да и невозможно будет провести какое-либо расследование. А следствием этого является то, что теперь вы, северяне, и впредь можете поступать так против любого агрессора, который рискнет напасть на вас.
Конечно, Империя не предпримет вторую попытку, по крайней мере, в течение ближайших нескольких лет. А я так думаю, что этого вообще никогда не случится. Среди сдерживающих факторов будет постоянное присутствие приморцев в заливе Дельфинов (для защиты своих интересов).
Понимаешь, при помощи наших переговорных устройств представитель Киллимарейча в дипломатической миссии в Рахиде может значительно влиять на обстановку. У Престола нет никакого иного выхода, кроме как укусить кислое яблоко и подписать договор, который в значительной степени отражает интересы Ичинга.
Арваннет признается независимым государством, и его независимость гарантируется обеими великими державами. Ни одна из них не будет вводить туда свои войска, а будут поддерживать с ним только торговые связи. Время покажет, кто станет истинными правителями города, — Империя, которая пытается охватить своей завоевательской политикой все северо-западное побережье залива, или же приморцы, развивающие свою торговлю и вовлекающие в нее и свои колонии в море Ураганов. А мне так кажется, что править не будут ни те, ни другие. В Арваннете снова установится собственное правительство. Фактически будет восстановлен прежний порядок. Порядок, который пережил многое на своем веку.
Что же касается вас, северян, то торговля будет немедленно возобновлена, и вас оставят в покое…»
Донья дважды перечитала этот отрывок, обдумывая каждую строчку, а потом продолжила:
«…скоро корабль доставит меня домой по Сверкающей Воде, а уж оттуда я отправлюсь дальше… только куда? В каком-то отношении это будет и твоя дорога. Будет больно, если это окажется не так. Даже сейчас внутри все жжет, словно свежая рана. Но все не так уж плохо, как кажется, а должно стать еще лучше.
Ты помнишь, как перед прощанием мы стояли, держась за руки, на берегу Джугулар и сквозь медленно падающий снег наблюдали, как природа вокруг Рога Неза покрывается исцеляющей коркой льда? Вот сейчас, когда я пишу эти строки, у меня такое же чувство. И я смею надеяться, что скоро наступит потепление, воды освободятся ото льда, и нам откроется мир чудес и приключений, еще дожидающийся нас, когда мы наконец прозреем и увидим то, что, боюсь, мы никогда не понимали и не видели даже в своих самых причудливых снах…»
Донья нахмурилась, покачала головой, хотела было перечитать последнее предложение, потом пожала плечами и продолжила чтение:
«…потому что, как мне кажется, я понял наконец, кто вы — и потому начал сознавать, а кто же я сам такой.
Помнишь ли ты и тот день, когда ты вернулась в Громовую Котловину с охоты, и мы вместе прогулялись по степи? Ты сказала, что у рогавикианки с чужеземцем никогда не выходило ничего путного из их совместной жизни, да и не могло быть. И вот внезапно я понял, что это — не суеверие, не традиция, не какой-либо искусственный барьер — а истинная правда.
С тех пор я жил этой мыслью, изучал ее, пытался отбросить ее прочь, твердя себе, что она ложная, потом широко раскрыл глаза и увидел, что доказательства ее истинности — повсюду вокруг меня, и тогда я, наконец, собрался с духом, обложил себя картами и начал разрабатывать ее, насколько это было возможно. Я не первым занялся исследованием этой не известной никому территории — едва ли это так, после стольких-то столетий! — и я многое почерпнул из книг и бесед с просвещенными людьми (не называя твоего имени!). Однако, возможно, случайно вышло так, что я стал первым, кто понял что-то в процессах эволюции и попытался посмотреть на жизнь с этой позиции.
