«Покончить с ними!»
— Открыть перекрестный огонь!
Раздались сигналы рожков. Армия Сидира обрушилась на северян.
Они ждали в засаде у замерзшего леса. Кавалерия, зашедшая в тыл противнику, перегруппировавшись, была готова к атаке, окружив его стеной, за которой не были видны расположенные дальше резервные отряды северян. Атакующая спереди кавалерия перешла с рыси на легкий галоп.
Длинные луки напряглись, и зазвенела тетива. Посыпались стрелы. Но лучники северян целили в него. Раздавалось предсмертное ржанье лошадей, на лед падали всадники, пронзенные стрелами насквозь. И все же никто не бежал в панике. Прогудела труба. Вверх и вниз по реке, опустив свои копья, понеслись уланы. Позади Сидира его пехотинцы издали дикий боевой клич и двинулись вслед за конницей вправо и влево, оставляя место для пушек.
Его лошадь неслась такими прекрасными плавными прыжками, что он мог пользоваться биноклем. Люди, которых он увидел впереди среди деревьев, не были похожи на рогавикианцев. Не за рыбой же, черт побери, они бросились к лункам во льду, оставив свои позиции! Киллимарейчанец, трижды предатель цивилизации! Сидир сейчас все бы отдал, чтобы пронзить саблей Джоссерека.
Вперед, вперед! Враг уже не сопротивлялся. Они взобрались на остров и двинулись дальше, среди обледеневших стволов деревьев. На противника набросились собаки. В первых рядах, где рычали и щелкали зубами огромные животные, должно быть, ощущалось смятение. Но мечи и пистолеты положат конец этому..: Два подразделения конницы одновременно атаковали остров. Вот подошла и пехота, с копьями и мечами, барабанами и ружьями, и спереди — знамена Империи.
Вокруг стоял страшный рев.
Сидир почувствовал, как что-то молотом ударило его по черепу. Белоснежный мир и голубое небо закружились в вихре, а потом все поглотила темнота.
Он очнулся в реке. Его лошадь билась в плавающих льдинах и испуганно ржала, но этот звук терялся в воплях тонущей армии. Вода неудержимо заливала ее, обжигала холодом, темнела на снегу.
«Главное — не потерять стремена, иначе стальные доспехи утащат под воду!» — Вокруг Сидира из потока бурлящей воды торчали головы животных. Тонущие люди бешено молотили руками по воде. Они хватались за льдины, но те переворачивались, потом шли на дно. Рядом с Сидиром на поверхности показалась чья-то рука, потом лицо, по которому струилась черно-зеленая вода; на лице застыло выражение ужаса, но Сидир видел, что лицо это было очень молодым, почти мальчишеским. Он наклонился вперед и попытался помочь, но полынья была слишком широка. Он лишь коснулся мальчика пальцами, а потом тот исчез в глубине.
«Это дело рук того киллимарейчанца, — пронеслось в сознании Сидира. — Его и таких же, как он. Они знали, что мы не умеем плавать. Они привезли со своих кораблей порох, заминировали лед, разместили своих дикарей так, чтобы они не сражались с нами, а просто дурачили и завлекали в эту ловушку… Неужели все мужчины и женщины северян знали об этом? Что ж, такое возможно. Даже самый последний рогавикианец способен хранить тайну так же глубоко, как ледники, в которых захоронены их предки».
Поверх обломков льдин он видел, как тысячи воинов резерва северян подъехали к краю воды и двинулись вдоль берега. Они безжалостно убивали тех южан, кто выбирался из воды.
«Почему я не догадался?
Неужели Донья, когда приезжала ко мне, знала, что может лишить меня разума? Наверное. Я для нее всего лишь враг, и она сказала, что для них враг — любой завоеватель, и уж для них не может быть никакой чести. В этой дикарке нет ничего человеческого».
Рог Неза возвышался перед ним, белоснежно-чистый, как зима, если не считать мест, где вокруг тел убитых солдат алела кровь. Он обнажил саблю и заставил свою лошадь плыть к острову. Рогавикианцы подобрались и ждали.
Весна всегда приходит в Хервар незаметно. Но в то утро, когда Донья в одиночестве выехала из Аулхонта, весна была уже в самом разгаре.
После проливного дождя, случившегося перед рассветом, длинные низкие кряжи и долины сверкали; но уже заметно потеплело, и над землей приподнимался туман, который вскоре стал редеть, пока не исчез. Скопившиеся в углублениях лужицы подергивались легкой рябью от порывов ветра. Трава все еще была короткой и нежной, ярко-зеленой, густо пересыпанной голубыми незабудками. Сосновые рощи не изменились, но ивы уже покачивали длинными серебристо-зелеными прядями, а на березах трепетала свежая листва. На безоблачном небе, заполненном множеством крылатых созданий и песнями, ярко сверкало солнце. Вдалеке мунрог присматривал за своими самками и телятами. Их шкуры были фантастического красного цвета. Рога их сверкали. Ближе резвились зайцы, из зарослей вспархивали фазаны, своими поисками занялись первые пчелы и стрекозы. Воздух клубился так, что иногда пах землей, иногда рекой.
Донья следовала по реке Сталльон на запад, пока ее сад не пропал из виду. Наконец она обнаружила то, что искала — большой плоский камень, частично выступающий над гладью реки. Она спешилась, привязала лошадь, скинула с себя одежду и счастливо потянулась, когда свет упал на ее кожу. Она улеглась на камне, сверкающем под ее ногами, купаясь в лучах солнца. Некоторое время она наблюдала за пескарями, игравшими среди лежащих на дне камешков, а течение ласкало ее босые ступни. Потом она достала письмо, которое захватила с собой. Оно пришло накануне с почтовым верховым, остановившемся в Фальде. Она не сказала о нем своим домочадцам и не была уверена, что ей этого хотелось.
