Аудитория была небольшая. Около пятидесяти человек из различных семей, в основном женщины, сидевшие или стоявшие так, чтобы можно было слышать. Остальные разместились небольшими группками в самой нижней ложбине. Стратегические места заняли люди с сильными легкими и поставленными голосами помогали передавать речь. Никто их не назначал и никто им не платил, они просто получали удовольствие от того, что делали, это им придавало вес в собственных глазах.
— У нас дурные вести, — начала Донья.
Она не делала пауз, не произносила различного рода риторических фраз — на сборищах, подобных этому, рогавикианцы говорят по существу. Более эмоциональный язык они приберегали для личного общения, и тогда он приближался к поэзии («О, неуемная страсть жеребцов, приди со ржаньем, высеки молнии из камня и оседлай неоседланное», — шептала она ему в час, когда они оставались одни под луной; это и многое другое и в другое время — вместо того, чтобы просто сказать: «Я тебя люблю»).
Опасаясь непредсказуемой реакции, ее гонцы не рассказали о том, что их страну собираются превратить в пепелище, лишь указали на то, что это вторжение не похоже ни на одно из тех, что были в прошлом, и необходимо разработать новый план ответных действий. Сегодня она прямо говорила им все, что знала.
Они проявили большую сдержанность, чем люди в Херваре. Похоже, чем больше было собрание, тем более сдержанно оно реагировало. Кроме, того, подавляющее большинство присутствующих были из кланов, живущих к западу от долины реки Джугулар. Их земли еще не подверглись нашествию врага, да и вряд ли это произойдет в ближайший год. Поэтому и угроза эта представлялась для них довольно отдаленной, и они могли спокойно оценить ее.
Конечно, они кричали, ругались, махали руками и клинками. Донья дала им час, чтобы они могли спустить пар, и обернулась к Джоссереку.
— Жители севера…
«Что я могу сказать им?» — у Джоссерека были недели, чтобы все спланировать, обговорить, спросить совета, поспорить, обдумать; но теперь он понимал, что времени не оставалось. Слова застревали в горле.
— …совместные действия по единому большому плану…
«Какому плану? Согласно которому они встречают бароммианскую кавалерию в лоб после того, как месяц или два их людей обучают такие же неопытные инструкторы, как они сами, когда им противостоят закаленные потомственные солдаты»? — Его речь передавалась дальше криками, такими же далекими и тонкими, как свист сурков.
— …драться сейчас, не дожидаясь, пока враг пересечет ваши границы после победы на востоке, зажать его между двумя фронтами…
«Каким образом? Сидир стянул в верховья реки все свои войска. Если превосходящие силы противника заставят его отступить, то ему нужно лишь отойти к своим опорным базам и позволить атакующим упереться прямо в дула его пушек. Да я уже и не верю, что рогавикианцы способны вести массированные атаки».
— …холодный, продуманный расчет вместо слепой ярости…
«Какой расчет могу я предложить, я, которому так и не удалось понять их? Я бесполезен здесь. Мне лучше отправиться домой. Но как я могу оставить ее здесь перед лицом смерти?»
Его речь медленно подходила к концу. Раздался вежливый одобрительный гомон. Потом к нему подошли несколько человек и спросили, что же именно он предлагает. Донья ответила за него, мол, главной целью данного собрания является выработка конкретных действий. Пусть люди обдумают его слова, переговорят, поделятся своими мыслями. После чего, если у кого появится какая-то идея, пусть он выскажет ее перед всеми, завтра или через день.
Наконец они остались одни на фургоне, в небе над ними нависали грозовые тучи, и поднявшийся холодный ветер уже приносил запах бури, а горизонт наливался медным светом. Джоссерек повернулся к Донье, схватил ее руки и умоляюще произнес:
— Что мы можем сделать? — с болью в голосе спросил он. — Кроме того, чтобы умереть?
— Мы? — тихо переспросила она. Ее локоны спадали на высокие щеки, закрывая зеленые глаза.
— Я готов остаться, — пробормотал, запинаясь он, — если ты, если ты… будешь со мной…
— Джоссерек, — сказала она через некоторое время, не выпуская его рук и не отводя взгляда в сторону. — Я не была к тебе добра, да? Пошли в мою палатку.
Он уставился на нее с изумлением. Сердце его билось в такт ударам барабанов, стучавшим где-то за горизонтом.
Она улыбнулась.
— Ты думаешь о моих мужьях? Они тоже любят тебя. И я с ними тоже не всегда бываю ночью. Пошли! — Донья спрыгнула на землю.
Когда Джоссерек тоже спрыгнул, ошеломленный, она взяла его за руку и повела к себе.
Утром он проснулся — в мире и спокойствии и зная, что теперь будет делать.
