Странник - [11]

"Знатные химоны! Сочненькие! Тут мне на обед и, пожалуй, даже на ужин остается. Ладно, можете брать воду. Сегодня её вам будет выдавать мой новый помощник, его зовут Джим. Ну, становись в очередь! Не толпиться!"

Не произнося ни слова, "бедуины" покорно встали в очередь, бесшумно ступая небольшими, обутыми в мягкие чувяки ногами. Они вели себя весьма смиренно, не шумели и не разговаривали, каждый держал свою пару бурдюков. Джим встал у крана, взял первую протянутую ему пару кожаных мешков и подставил под струю светлой, сверкающей, как жидкий бриллиант, ледяной воды. Когда бурдюки стали пузатыми и тяжёлыми, Джим приподнял их и подал "бедуину". Для него это оказалось с непривычки весьма тяжело, а хозяин бурдюков, с виду хрупкий и казавшийся не сильнее самого Джима, стянул ремешки у горлышек кожаных ёмкостей, привычным усилием легко подхватил их смуглыми морщинистыми руками и повесил на плечо; вода в бурдюках при этом булькала — дивный звук в пустыне! Увидев его руки, Джим сначала подумал, что это был старик, но у всех жителей была такая кожа, причём не только на руках: из-под скрывавших их лица платков были видны такие же морщинистые смуглые переносицы и кожа вокруг глаз. Сначала Ахиббо следил за процессом выдачи воды, а на третьем человеке отвлёкся: перед воротами приземлился какой-то аппарат. Один из "бедуинов" робко показал Джиму из-под полы своего серого балахона плоскую круглую глиняную бутылку, привязанную за горлышко верёвочкой. Джим догадался: он хотел получить больше воды, чем позволял хозяин источника. Джим бросил взгляд вдоль всей очереди, и у всех пришедших за водой людей из-под одежды выглядывали потаённые сосуды. Было непонятно, как они рассчитывали их наполнить, если бы сегодня у крана не было Джима. Возможно, Ахиббо иногда отвлекался и позволял им самим наполнять свои ёмкости; тут-то они, по-видимому, и улучали момент, чтобы набрать лишний галлон воды. Джим не мог сказать "нет" их простодушным, умоляющим глазам и в первый свой рабочий день пошёл на нарушение воли хозяина: он быстро наполнил людям их спрятанные под одеждой бутылки, а потом продолжил как ни в чём не бывало наливать бурдюк за бурдюком. Этим он и занимался, когда вновь заглянул Ахиббо — видимо, для порядка, потому что через минуту он снова ушёл. Благодарные взгляды "бедуинов" сказали Джиму, что он поступил правильно. Он успел выпустить людей за ворота, прежде чем Ахиббо закончил разговаривать с гостем. Они ушли в пустыню, побулькивая водой в бурдюках.

Потом Ахиббо велел ему подмести пол и смахнуть пыль с полок, для чего Джиму пришлось лазать по тенётам, которые оказались ничуть не липкими. Джим старался не думать о нарушении, которое он допустил, чтобы Ахиббо не прочёл его мыслей; все свои думы он устремлял к дому, из которого его неожиданно похитили посреди ночи, и на его глаза наворачивались слёзы, порой мешая ему ясно видеть. Было похоже, что ему отсюда не вырваться, с тоской думал он.

Потом Ахиббо разрешил ему сделать перерыв на обед. Джим поел чёрствых бисквитов с каучуковым джемом, запивая их водой, и узнал от хозяина, что поселение "бедуинов" расположено в большом оазисе неподалёку, и у них есть свой источник воды, но то была простая вода, а здесь — целебная. Флора в оазисе так буйно растёт, что людям хватает её для того, чтобы бесперебойно кормить своих домашних животных и вести оседлый образ жизни. Этот народ назывался кармáки; это были кроткие, миролюбивые, простодушные и, по мнению Ахиббо, примитивные существа, которых было легко подчинить запугиванием. Каждый или почти каждый день они ловили для него живущих в песке тварей, химонов, похожих на угрей, которые были любимым лакомством человекопаука, и за это он позволял им брать в своём источнике целебную воду. Ахиббо поглощал химонов живьём, пищащих, извивающихся и кусающихся, и самым пикантным ощущением в этом блюде было то, как они извиваются у него в желудке. Паук описывал это с таким смаком, что Джима чуть не стошнило.

— А что это за пирамиды там, в пустыне? — осмелился он спросить, после того как с обедом было покончено.

"Пирамиды? Ну… Какие-то пирамиды. Кто их знает! Они тут с давних времён стоят, я не интересовался, — ответил Ахиббо. — Пусть себе стоят, мне они не мешают".

— А кто их построил, вы не знаете? — поинтересовался Джим.

"Да почём мне знать, кто! Наверно, какие-то люди. Когда я здесь устроился, они уже были".

— А внутри них вы не бывали? — продолжал любопытствовать Джим.

"Заглянул разок в одну. Там всё какие-то ходы, ходы, я чуть не заблудился. Жить там нельзя, это точно. Больно уж неудобно, узко. Потому я живу здесь — здесь лучше".

Больше ничего синекожий монстр не соизволил рассказать Джиму. После обеда он изъявил желание соснуть часок. Он повис в своей комнатушке на тенётах вниз головой, скрестив руки на груди, а Джиму велел повесить на воротах табличку с надписью, которая означала "перерыв".

"Меня ни для кого нет. Кто бы ни прилетел, меня нет! Послеобеденный сон — это святое". — И Ахиббо захрапел так, что все тенёта дрожали.

Джиму не оставалось ничего, как только сидеть на своём матрасе за стойкой бара и плакать. Он смотрел на портрет в медальоне и тосковал о прекрасной стране, в которую ему было уже не суждено попасть, вспоминал он и маму с папой. Как они, бедные, наверно, сейчас горюют о нём! Бедные, бедные мама и папа. Он ведь так и не сказал им, как он их любит, а теперь уже слишком поздно. Он проклинал зовущую звёздную Бездну, которая таки завлекла его в свои недра, но забросила не в самый лучший свой уголок.