Страницы Миллбурнского клуба, 1 - [4]

Впрочем, решение швырнуть меня в театр, как швыряют в бассейн не умеющего плавать ребенка, было, конечно, авантюрой, но не безумием. У моего брата имелся план. План был прост: я что-то сооружу (?!), а маэстро подъедет за неделю до премьеры и доведет действо до ума.

«Готовься к постановке», – сказал Дима. На дворе было 3 июня 2005 года.

Глава 2. “Full Front Position Is Strong”

И только тут до меня дошел весь ужас того, что я натворил. Я обещал поехать в Россию, явиться в незнакомый театр и, ничего не понимая в режиссуре, поставить новую, нигде не поставленную пьесу, которая не нравится никому, включая меня самого.

Были и другие проблемы. Я работал в нью-йоркской компании как project manager и совершенно не представлял, как за три недели отпуска смогу поставить спектакль в Екатеринбурге. «Лучше об этом не думать и отдаться на волю провидения», – решил я и приступил к подготовке.

Первым делом я взял в руки свое болезное творение и прочел его заново. Краткие замечания Димы, многозначительное молчание Рубанова, а главное, время сделали свое дело: я понял, что и как надо изменить. Потом, во время репетиций, я редактировал и кроил материал еще раз пять-шесть, но главное было сделано. Впервые в жизни у меня в руках была моя пьеса, которая мне нравилась. И нравится до сих пор.

Затем я купил гору книг по театральной режиссуре и прочел их от корки до корки. И узнал массу интересного. Например, что для актера “full front position is strong, and the profile position is less strong", что левая часть сцены “is stronger”, чем правая часть сцены. Почерпнул массу сведений по композиции, движению, ритму, продираясь сквозь леса ненужных глубокомысленностей (“The actor sitting when the remainder of the group is standing will receive emphasis by sharp contrast”), но, увы, магическую формулу успеха не обнаружил.

Впрочем, и не рассчитывал. Авторы учебников – Михаил Чехов, Frank Hauser, Harold Clurman, Michael Bloom – не способны дать больше, чем ты в состоянии взять.

Я разбил пьесу на мизансцены и изобразил в виде картинок. Часами смотрел я на картинки, пытаясь заставить персонажей двигаться по сцене, но они упрямились, не знали, куда идти, а то вдруг начинали суетиться, сталкиваясь и мешая друг другу.

«У тебя нет чувства сцены, поскольку ты на ней еще не был», – успокаивал я себя. «Оно появится, как только ты на нее заберешься...» А вдруг не появится! Вдруг я выйду на сцену, актеры будут ждать, а мне нечего будет сказать! Ведь я должен «вести актеров за собой». Но куда?.. «У тебя должно быть видение всей истории, как она разворачивается на сцене», – отвечал я сам себе. Но никакого видения у меня не было. И что такое – видение?

Были и другие сомнения: «А вдруг я испугаюсь актеров! И не смогу с ними работать!» Я гнал от себя эту мысль, но она не уходила. (Забавно, что мысль о том, что актеры могут взбунтоваться и отказаться работать со мной, меня тогда не посетила.)

Нельзя научиться управлять самолетом по учебнику. И я записался в театральную студию на Bank Street в downtown.

Наш преподаватель, заброшенный в Нью-Йорк москвич Алексей Бураго, оказался плохим педагогом, но талантливым режиссером. По его приказу худенький филиппинец сделал один шаг, по-военному приставил ногу, потом глубоко вздохнул, сделал еще один шаг – и превратился в безумца Германа из «Пиковой дамы». И даже полнейшая актерская никудышность филиппинца не помешала свершиться волшебству перевоплощения. Я мучил свой мозг, пытаясь понять, как это случилось, но тайна сего волшебства ускользала...

При столкновении со сценой мои домашние заготовки рассыпались, а сведения, почерпнутые из книг, казались бесполезной шелухой. Единственный зрительный образ, который меня преследовал, был такой: большой, играющий блестками разных цветов волшебный стеклянный шар падает и разбивается на тысячи осколков. Откуда этот шар возьмется и зачем он нужен – было неясно. Его должен привезти «американский гость»? Зачем? Чушь!

Тем временем, компания, в которой я работал, катастрофически теряла рынок, из шестидесяти человек осталось пять, и 27 октября 2005 года я ее покинул.

Провидение упорно толкало меня к обрыву.

Я решился и купил билет «Нью-Йорк – Екатеринбург» через Москву.

Приближался день отъезда, а вместе с ним – день встречи со злобным, непостижимым чудовищем, имя которому – актер. Червь сомнений грыз мою душу, самомнение трещало по швам, природный оптимизм таял и, как сказал Исаак Бабель, «предвестие истины коснулось меня».

В состоянии, близком к паническому, я отправился в Бруклин к старому знакомому (через Диму), профессиональному театральному режиссеру, зубру, отдавшему русской сцене больше 40 лет жизни – Абраму Львовичу Мадиевскому. Я сказал: «Абрам Львович, научите меня вашей профессии. Дима попросил меня поставить в Екатеринбурге пьесу своего приятеля Углова. Я через неделю улетаю». Зубр пожевал губами, глянул на свою красавицу-жену, театральную актрису Викторию Ивановну, и ничего не ответил. Повисла долгая пауза. Я снова заныл: «Абрам Львович, научите...» Мадиевский поднял голову, посмотрел на меня как на больного и сказал: «Саша, сдайте билет». Я спросил – почему? Он ответил: «Дима сошел с ума. Актеры съедят вас в первый день».