Страна Соболинка - [30]

Сейчас охотник пребывал в растерянности. Гнетущие мысли забивали голову сгоревшим пеплом: что делать? Этот вопрос полностью относился к гостье дома, которую он, по своей душевной простоте, согласился перевезти и спрятать от беды. Все, что на настоящий момент было связано с девушкой, имело отрицательные стороны. Анатолий уже пожалел, что согласился укрыть ее. Мало того что он поставил себя под удар, так от нее не было никакого толку. После непродолжительного общения с ней за несколько дней Анатолий понял, что она не только не приспособлена к жизни, лентяйка, но еще она была страшным человеком, потому что оставалась равнодушной по отношению к другим. Во-первых, это относилось к родным и близким. Когда-то, там, в городе, черноглазая говорила, что у нее есть сын, мама, папа, бабушка, которых она не соизволила предупредить, что уезжает на некоторое время по каким-то причинам. Более того, в последующие дни она больше не вспомнила о них, преспокойно читая на кровати книгу про любовь. Настоящая мать, любящая дочь не может так поступать, будет терзать себя переживаниями, угнетением, тоской, зная, что где-то о тебе тоже переживают. В такие моменты не до книг. У красавицы эти чувства отсутствовали напрочь. Во-вторых, своим избалованным характером, неприспособленностью к жизни девушка портила все планы: Анатолию нужно было уходить в тайгу на месяц, а он не знал, как оставить приживалу. Выгнать – жалко, а если оставить дома – не сможет себя обслужить. В-третьих, что скажет Вера, если он попросит ее… Скорее бы уж пришла из тайги.

Сегодня был четвертый день, как они приехали из города. Толик занимался своими проблемами, собирался в тайгу. Черноглазая «валяла дурака»: просыпалась к обеду, читала, смотрела в окно и просто сгорала от скуки. От единственного развлечения, книг, у нее рябило в глазах. Отсутствие телевизора приводило ее в раздраженное состояние: «Ну, и охотник… Нищий с котомкой! Телевизор не может купить!» Переносной радиоприемник не приносил ей радости. Дома, в городе, у нее стоял музыкальный центр с дисками. После хитовой музыки радиостанция «Маяк» казалась пережитком прошлого. Девица скучала по большому городу: пестрым огням, кафе-барам, уютной, теплой квартире с мягкой софой, по апельсинам, яблокам, шоколадным конфетам, пиву, мороженому, модной одежде в своем шкафу, по папиной машине, по тусовкам, по маминым пирожкам. Даже сынишка Саша, которого воспитывала бабушка, теперь не казался ей капризным и крикливым.

Вспоминая и представляя, как сейчас там, в городе, она ходила по комнатам, смотрела из-за зашторенных окон на заснеженную улицу, редкие деревянные дома, страшные горы, на которых росли деревья, тяжело вздыхала: «Ну, почему я такая несчастная? Как в ссылке». Анатолия за его эгоистичное отношение к ней девушка презирала. Каждый раз, проходя мимо окна во двор, она останавливалась и тайно наблюдала за ним: «Во лупень! Опять уселся на своей чурке! И куда только смотрит, петух гамбургский? Не туда смотри, в окно гляди! Видишь, какая у тебя в доме принцесса живет? Нет, не видит, евнух доморощенный. Ах! Быстрее бы все кончилось… В город… Вот там настоящие мужики! Никто мимо не проходит, только выбирай!» Только вот когда все кончится?

Сквозь двойные стекла послышался глухой рокот мотора. Девушка нехотя перешла в зал, посмотреть, кто будет проезжать мимо – все развлечение. Подчищая ножницами ногти, она лениво посмотрела на желтый снегоход: «Опять какие-то пьяные мужики за водкой поехали». На холеном пальчике заломился заусенец: недотрога все пыталась обрезать его, но не получалось – беда, да и только. Она бережно приложила палец к губам, пытаясь откусить мешавшую занозу, но отстранила руку.

Снегоход свернул к дому. За рогатым рулем сидела какая-то женщина. Лихо развернув снегоход, она плавно въехала в настежь распахнутые Анатолием ворота и остановилась посреди двора. Черноглазая вытянула шею гусем, почувствовала, как краснеют мочки ушей, а на щеки наплывает горячий румянец: кто такая?

А во дворе происходило что-то непонятное. По всей вероятности, женщина на снегоходе была не только хорошо знакома хозяину дома, но и имела определенное влияние. Иначе как объяснить «шустрое» поведение хозяина, который, едва заслышав шум мотора, широко распахнул ворота, засуетился вокруг гостьи, помог ей снять из-за спины ружье, предложил присесть на свою чурку (предварительно положив свои рукавицы). А потом, вероятно, волнуясь, подкурил, присел рядом на корточки и начал что-то рассказывать.

Черноглазая надула губы: отношение Анатолия к женщине было другим, и это задевало ее. Девушка осторожно выглядывала из-за шторки, нервно покусывая ногти. В новоявленной она видела соперницу: городская птичка привыкла, чтобы всегда внимание уделяли только ей. Это была не ревность, а эгоизм. В ту же минуту она мгновенно нашла в ней несколько десятков отрицательных сторон, унижающих не только ее внешность, но и характер. «Фу, старуха какая-то, – брезгливо думала черноглазая. – Одета, как ворона! Что, одежды лучше нет? Куртка, как мешок из-под картошки… На ногах лапти, могла бы что-то лучше придумать… А шаровары, наверно, у Маяковского сперла. Шапка, что коровья лепеха! Глаза, как у крысы… Улыбается, будто коза на водопое. А руки-то, как у мужланки! Наверно, на стройке работает. Да и вообще, она какая-то солоделая, взгляд тупой… Точно! Дура, да и только! Интересно, здесь все такие?»