Страна Муравия - [31]

В лапти — скок! — и домой полечу.

Прилетаю к ночи домой,

Тут и, Господи боже ты мой,

Тут и праздник у нас, и престол,

Тут сажу я старуху за стол.

А обапол садятся сыны

Сын — с одной стороны,

Сын — с другой стороны.

Вместе детки сидят и родители.

И большие мы песен любители.

И сидим мы вот так за столом,

И любимую нашу поем.

Как сижу за решеткой я в темнице сырой,

Подлетает к решетке орел молодой.

Он зовет меня взглядом, зовет криком своим,

Он мне вымолвить хочет: давай улетим.

Полетим мы, товарищ, в далекие края,

Где счастливая доля, удача твоя.

В хороший золотой денек

Лугами, лозняком

Шагал Никита Моргунов

На церковь прямиком.

Зубчатый лес темнел вдали,

Кучнели облака.

И нитки белые плыли.

Плыли издалека.

И все, что думал, что смотрел,

Смешалось, точно сон.

А хлеб, он вырос и созрел

И хлебом пахнет он.

Село. Ограда. Все как встарь.

Молись, кому не лень.

Но в сторожа небось звонарь

Пошел за трудодень.

Поповский домик.

Сельсовет. Обшарпанный порог.

И запах памятный тех лет

Махорки, паленых газет

И грязи от сапог.

И в комнате, один душой,

Парнишка за столом,

Сидит и пишет, как большой,

И ноги босиком.

— Тебе Петрова? Нет его.

Должно быть, на гумне...

А что касается чего,

То обратись ко мне.

Любой вопрос и всякий факт

Через меня идет:

Рожденья акт, и смерти акт.

И от жены развод.

Могу с одною развести,

С другою записать.

И номер в книгу занести,

И припаять печать...

* * *

На взгорье селенье встало,

У самой реки погост.

Коротко стукнул старый,

Сдвинутый набок мост.

Деревня. Плетень поломан,

Изба с отбитым углом.

Мох, дерева да солома

Соломенная кругом.

И всё — дворы, огороды,

Куриная пыль у ворот

Как было многие годы,

Так было еще в тот год.

А дальше белели стены,

Сосновой несло смолой,

Кипели опилки пеной

Под [шаркающей] пилой ^{1}.

Меж белых ложилось черное

Под крышей, что звон оно,

Сухое и закопченное

Со старых дворов бревно.

И видимо, что не на год,

На добрые сорок лет

По бревнышку бревна лягут.

И помину больше нет.

Растет с четырех углов

Двор новый на сто голов.

Отделанный сруб золотой

Налей по окна водой,

И если где потечет

Работа не в счет.

Курчавой стружкой забитый,

Старик по лесам идет.

— Колхозник? — кричит Никита.

— Ого, — отвечает тот.

На широкий солнечный скат

Выбегал малолетний сад.

А выгоном вдоль ограды

По улице по прямой

Бредет, колыхаясь, стадо.

На полдень идет домой.

Шагает за стадом сытым

Пастух, как Наполеон.

— Колхозник? — кричит Никита.

— А что ж, — отвечает он.

По пояс скрытые лугом,

От кустиков у реки

Ведут прокос полукругом

Бабы и мужики.

В рубахе, прилипшей к лопаткам,

Тяжело, с перерывом дыша,

От соленого да с устатку

Пил косарь из ковша.

— Что ж, колхозник? — спросил Никита.

Тот все пил, и тряслась борода.

Серебром осыпалась вода,

И когда напился, тогда

Вытер лоб молодой непокрытый,

Улыбнулся и крякнул: " Да-а!.."

1934 — 1936

О "Стране Муравии"

"Страну Муравию" я написал в 1934 — 1936 году, и ее первое отдельное издание вышло в 1936 году в Смоленском издательстве.

Жил я тогда в Смоленске, областном центре моего родного края, учился в педагогическом институте и, одновременно, сотрудничал в местных газетах: "Рабочем пути" и "Смоленской деревне".

Эта поэма была пятой моей книгой. Я до нее издал уже поэмы "Путь к социализму" и "Вступление", книжку прозы "Дневник председателя колхоза" и "Сборник стихов". Все это было посвящено исключительно занимавшей меня тогда тематике колхозного строительства. Я много ездил в качестве газетного работника, писал корреспонденции, очерки, статьи, стихи и рассказы. Во всех тогдашних делах деревни я разбирался порядочно, — не только потому, что сам происходил из деревни, но особенно потому, что все происходившее там в годы "великого перелома" составляло для меня самый острый интерес и задачу жизни. Эта революция в сельском хозяйстве, во всем жизненном укладе миллионов явилась для меня в юности примерно тем, чем для старшего поколения наших людей были Великая Октябрьская социалистическая революция и гражданская война. Все написанное и напечатанное в эти годы, а также мои рабочие записи и незаписанные впечатления поездок, встреч и т. п. — все это было как бы подготовкой к "Стране Муравии".

Но задумал я эту вещь под непосредственным воздействием извне, она была мне подсказана А. А. Фадеевым, хотя эта подсказка не была обращена ко мне лично и не имела в виду жанр поэмы. Началом своей работы над "Муравией", первым приступом к ней я считаю 1 октября 1934 года, когда я занес в свой дневник следующую выписку из появившейся в печати речи Фадеева: "Возьмите 3-й том "Брусков" — "Твердой поступью". Там есть одно место о Никите Гурьянове, середняке, который, когда организовали колхоз, не согласился идти в колхоз, запряг клячонку и поехал на телеге по всей стране искать, где нет индустриализации и коллективизации. Он ездил долго, побывал на Днепрострое, на Черноморском побережье, все искал места, где нет колхоза, нет индустрии, — не нашел. Лошаденка похудела, он сам осунулся и поседел. Оказалось, что у него нет другого пути, кроме колхозного, и он вернулся к себе в колхоз в тот самый момент, как председатель колхоза возвращался домой из какой-то командировки на аэроплане.