Страна Муравия - [30]

Словно песенку поет...

Печь исправлена.

Под вечер

В ней защелкали дрова.

Тут и вышел Ленин к печи

И сказал свои слова.

Он сказал, — тех слов дороже

Не слыхал еще печник:

— Хорошо работать можешь,

Очень хорошо, старик.

И у мастера от пыли

Зачесались вдруг глаза.

Ну а руки в глине были

Значит, вытереть нельзя.

В горле где-то все запнулось,

Что хотел сказать в ответ,

А когда слеза смигнулась,

Посмотрел — его уж нет...

За столом сидели вместе,

Пили чай, велася речь

По порядку, честь по чести,

Про дела, про ту же печь.

Успокоившись немного,

Разогревшись за столом,

Приступил старик с тревогой

К разговору об ином.

Мол, за добрым угощеньем

Умолчать я не могу,

Мол, прошу, Ильич, прощенья

За ошибку на лугу.

Сознаю свою ошибку...

Только Ленин перебил:

— Вон ты что, — сказал с улыбкой,

Я про то давно забыл...

По морозцу мастер вышел,

Оглянулся не спеша:

Дым столбом стоит над крышей,

То-то тяга хороша.

Счастлив, доверху доволен,

Как идет — не чует сам.

Старым садом, белым полем

На деревню зачесал...

Не спала жена, встречает:

— Где ты, как? — душа горит...

— Да у Ленина за чаем

Засиделся, — говорит...

1938—1940

Приложение ИЗ "Муравской тетради" А. Твардовского

В архиве А. Твардовского сохранилась рабочая тетрадь 1934 — 1935 годов, периода создания поэмы "Страна Муравия"[22].

Предлагаемые читателям наброски из этой тетради не вошли в текст поэмы. Одни из них были задуманы автором как эпизоды путешествия героя к стране Муравии, другие представляют собою его воспоминания и размышления.

Часть написанного вообще представляет заготовки, не потребовавшиеся автору в его работе. Другая часть, входившая в первые неопубликованные варианты глав поэмы, в дальнейшем была опущена, видимо, чтобы более сосредоточить внимание читателя на цели путешествия героя и на узловых происшествиях, составлявших, в то же время, сюжет поэмы.

Публикуемые наброски, несомненно, имеют и свою собственную художественную ценность и существенно дополняют и расширяют уже сложившееся представление о поэме Твардовского. Читатель вновь ощутит взволнованную атмосферу годов "великого перелома", когда переустройство деревенской жизни коснулось многих миллионов судеб.

(От составителя)

Выезд

Как говорится, не с добра

На неизвестный срок

Молчком уехал со двора

Никита Моргунок.

Когда бы ехал на базар

Повел бы разговор.

Когда бы в гости — бабу взял,

Когда бы в лес — топор.

Собрал кошелку да армяк,

Дегтярку подвязал.

Гадай как хочешь, так ли, сяк,

 Хозяин не сказал.

Занес вожжу, бочком присел

И тронул Моргунок.

И след зеленый по росе

До поворота лег.

Пошли привычные места

На много верст кругом.

Кусты, поля. И стук моста,

Как скрип дверей, знаком.

Глазам тепло, теснит в груди

Себя не перемог.

А на дороге впереди

Сидит и ждет Волчок.

"Домой, — кнутом ему грозя!, — 

Кричит, и —  нипочем.

Вернется, будто бы, назад 

И —  снова за конем.

Тогда Никита поманил:

"Волчок, Волчок, Волчок!"

И, не слезая, что есть сил

Кнутом его ожег.

Волчок залился у колес

И брюхо поволок.

И подогнал, дуги от слез

Не видя, Моргунок.

Собачий лай стоял окрест,

Крик, гомон в поздний час.

Не едут воры ночью в лес,

Не нужен стал запас.

Про все дела, про двор, про скот

Хозяин позабыл.

То на ночь уходил на сход,

То смертным поем пил.

И места не было в дому:

Досталось одному

За прадедов и правнуков

Решать вопрос ему.

Отец большой лошадник был,

Сбивался на коня.

Лет пять копил,

Коня купил...

Век не забуду дня.

Сидим вот так, глядим — ведет,

В чем дело — не поймем.

А конь то задом упадет,

То рухнет передком.

Отец нагнется, обоймет,

Поставит передок.

А конь тогда, наоборот,

Сидит без задних ног.

Выходит, помню, дед во двор,

На лошадь ту глядит в упор.

Взглянул, вздохнул. "Едрит-кудрит...

Ты дай ей в морду!" — Говорит.

А конь стоит, не ест, не пьет,

Подует ветер — упадет.

Отец на чурке у крыльца

Присел. Кругом народ.

Трясутся плечи у отца,

Как маленький ревет...

* * *

Посыпанные иголочками

На холмике у реки

Под елочками-сосеночками

Песчаные бугорки.

Лежат там старые жители,

Махнув на весь свет рукой.

Жизни они не видели

И знать не знают другой.

ПЕЧНИК

Тихо в бороду свищет Никита,

По усадьбе один бредет.

На отлете в срубе покрытом

Бабьим голосом кто-то поет.

Заглянул он в створки пустые,

Видит, печку кладет печник.

Со слезинкой глаза голубые,

И большое радушие в них.

Он поет, обрызганный глиной,

И Никиту манит рукой,

И, закончив припевок длинный,

"Здравствуй, здравствуй, — сказал, — дорогой."

"Что ж, в колхозе?" — спросил Никита.

— Нет, пока еще нет, сынок.

Вот уж скоро семьдесят лет

Не в колхозе, и горя нет.

— А богатство, гляди-ка, у них!..

— Ну ты, что! — замахал печник. — 

Не в богачестве счастье, сынок.

Был бы хлеба кусок,

Да водицы глоток,

Да изба с потолком,

Да старуха под боком.

Я, сынок, тебе вот что скажу,

Лет полсотни по свету хожу.

Не дал бог мне здоровой семьи:

Незадачные детки мои.

Первый разумом слаб, а другой

Не владеет правой рукой.

А старуха глазами убога — 

По стене идет до порога.

Три калеки, сынок, у меня...

И хожу до последнего дня.

До последнего в жизни дыхания

Добываю на всех пропитание.

А под праздник расчет получу,