Страна коров - [114]

Шрифт
Интервал

– Учить журналистике по сравнению с практикой журналистики, – вздыхала она, – это как описывать секс в сравнении с самим сексом.

Я рассмеялся.

Уши у меня уже привыкли к приглушенным звукам огня из стрелкового оружия, доносившимся из-за стеклянной перегородки. Этел по-прежнему была на взводе от своего семестра преподавания, и ей, казалось, особенно хочется открыть стрельбу. Но дожидаясь, пока два стрелка завершат свой сеанс – бизон в особенности выглядел драным и обреченным, – она повернулась ко мне:

– Так к вопросу о компенсаторном сексе – как движется самостоятельный отчет колледжа?

– Вы спрашиваете меня о самостоятельном отчете… здесь? Покуда вокруг пули свистят?

– Конечно. Наш колледж – как вон тот бизон, Чарли. Если этот самостоятельный отчет завернут, судьбы наши повиснут на тех же лохмотьях, что и та мишень. Наше экономическое будущее окажется ничем не лучше, нежели у этого изрешеченного пулями получателя социального пособия. Все местное сообщество может потерять свое единственное высшее учебное заведение, свое единственное окно в окружающий мир, свой последний шанс на внедрение поистине глобального подхода к сексу от первого лица. Никто не сомневается, что вы в кампусе единственный, в чьих руках все надежды нашего колледжа – всего нашего сообщества, вообще говоря. Так как же с вами обходится этот процесс?

– Честно говоря, он ко мне недобр. Черновик нужно сдать завтра, а я до сих пор еще не получил все отчеты от разных кафедр. Расти по-прежнему нужно мне сдать свою порцию, куда включить точное количество коров, оплодотворенных после сдачи предыдущего отчета, равно как и процентаж тех, что действительно отелились. Мне, кроме того, нужны свежие цифры от бухгалтерии по эксплуатационным расходам плавательного бассейна, показателям его посещаемости преподавателями и студентами и воздействия, которое плавание оказывает на способность наших студентов стать богобоязненными, налогоплатящими гражданами Соединенных Штатов Америки. И еще, разумеется, та часть, что я пытаюсь выжать из Сэма Миддлтона – который учитель английского и матерый любитель средневековой поэзии. Гоняюсь за ним с начала семестра. Но все, что бы он мне ни сдавал, написано в стихах.

– Вы имеете в виду поэзию?

– Да. Я уже с ума схожу. Он должен написать раздел о приверженности колледжа оценке эффективности своих собственных механизмов оценки. Раздел этот вовсе не трудный, Этел, вот правда же. Рауль даже разработал великолепную структурную схему по планированию и оценке, которая помогла бы ему визуализировать оценочный цикл…

Я вытащил блок-схему Рауля из кармана и развернул так, чтобы Этел увидела.



– Это вам Рауль разработал?

– Да, он обожает блок-схемы.

– И графики.

– И диаграммы…

– И цифры…

– И фокус-группы!..

– И опросы!

– Да, опросы он любит больше самой жизни.

– Точно. Но как же преподавание?

– А?

– Как во все это встраивается собственно преподавание?

– Это на другой диаграмме…

Этел кивнула.

– Ну, в общем, – продолжал я, – благодаря Раулю у меня появилась эта удобная структурная схема, и я даже выкроил время лично доставить ее Сэму Миддлтону в кабинет. А что, по-вашему, он отправил мне в ответ?

– Еще одну отписку в стихах?

– Именно! Утреннюю песнь. С аллюзиями на средневековые практики оценки. Вот… у меня она тоже в кармане есть…

Я вытащил бумажку и положил ее сверху диаграммы Рауля:

Над котлом клокочущей никты
Отблеск зловещий лежит,
Озаряя кошмарным светом все то,
Что оцениванью подлежит.

Читая это, Этел присвистнула:

– Ух, это сурово. То есть было бы несколько забавно, если б от этого не зависела сама судьба нашего колледжа. Что он, по-вашему, силится этим сказать? Должно быть, он пытается сделать какое-то идеологическое заявление, нет?

– Явно. И это-то ничего. Но ведомственная аккредитация – не повод для выражения собственных ценностей. Здесь не место интеллектуальной целостности или стойким личным убеждениям. Это не публичный форум, на котором можно выкладывать свои истинные верования. Это не площадка, подходящая для идеалистических представлений о благопристойности или даже для прагматических понятий о справедливости. И, пожалуйста, не надо использовать аккредитационный процесс как агору, на которой можно встать и заорать во всю глотку: «Смотри, мир! Я вольнодумец с чувством собственного достоинства, у которого отточена нравственная восприимчивость!» Аккредиторы желают знать одно – как мы сами оцениваем свои оценки, верно? …а потому просто отвечайте на чертов заданный вопрос!

– Что ж, удачи вам в этом!..

Два преподавателя зоотехнии уже покончили со стрельбой. Они разрядили оружие и теперь собирали вещи в отдельные спортивные сумки.

– Похоже, наша очередь! – сказала Этел и нацепила наушники.

* * *

В самом начале четвертого того же дня я ворвался в кабинет Сэма Миддлтона.

– Слушайте, – сказал я. – Самостоятельный отчет нужно было сдать вчера, и, если б не вы, чертов документ был бы составлен вовремя. Я с вами туда-сюда ношусь с самого начала семестра… и после всего, что вы со мной сделали, у вас хватает наглости сдавать мне вот это?!.

Я швырнул палимпсест на стол Сэма Миддлтона.


Рекомендуем почитать
Тысяча бумажных птиц

Смерть – конец всему? Нет, неправда. Умирая, люди не исчезают из нашей жизни. Только перестают быть осязаемыми. Джона пытается оправиться после внезапной смерти жены Одри. Он проводит дни в ботаническом саду, погрузившись в болезненные воспоминания о ней. И вкус утраты становится еще горче, ведь память стирает все плохое. Но Джона не знал, что Одри хранила секреты, которые записывала в своем дневнике. Секреты, которые очень скоро свяжут между собой несколько судеб и, может быть, даже залечат душевные раны.


Шахристан

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Восемь рассказов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.