Страна Гонгури - [35]

— Лет через тысячу — в светлом будущем, бесконечно далеком. Как созреет.

— А уж это, зависит от вас! — убежденно ответил Итин — идея, она должна за собой вести, первой мечтой быть! Отчего мы сейчас уже мечтаем, к звездам — на планете этой дел мало, что ли? Да затем — чтобы дорога была бесконечной! Строить, это хорошо — но вы, удвоение произведенного продукта за год, главной идеей считать будете? Думаете, все само созреет, лет за тысячу? Нет — «мое», само не уйдет! Тысяча лет, или двадцать — это лишь, как скоро из себя собственника выдавливать, как раба, по капле, или сразу, со всей кровью! А вы — квартиры, автомобили — это ж какой расход лишний, если каждому — вместо того, чтобы общее, на всех! У нас специально в зал общий селят — чтобы все на виду, и вещами делиться, кому нужнее! Бескрылые вы — ползете, думая, как хорошо бы полетать, но нельзя! Можно — если на землю не оглядываться! У вас не вышло — у нас получится! Съезд наш — уже программу принял. Как коммунизм — за одно поколение построить. Эх, жаль — не увижу я!

— Это как? — усмехнулся Младший — для это вам надо совсем другое человечество создать.

— Значит, так и будет! — ответил Итин — это человечество сотрем, и новое с нуля создадим. Правильное.

Солнце давно уже перевалило за полдень. Суета у амбара утихла — все реквизированное растащили обратно по домам, в деревне налаживалась обычная жизнь.

— Ладно, поговорили — вышло твое время — сказал Младший — курить хочешь, напоследок? Возьми — довоенные еще, для особых случаев. Хоть какое удовольствие — в последний раз.

Итин взял папиросу. Вкус был слегка сладковатым, совсем не похожим на ядреный махорочный самосад. На мгновение ему показалось, что все стало — как много лет назад. Они идут вместе, через лес, к железной дороге — разговаривая, как тогда. Когда они еще были друг другу — братьями, товарищами. И могли стать — соратниками по борьбе.

— Знаю, что откажешься — сказал Младший — но все же… Если хочешь — иди с нами. Мое слово — даже для Верховного кое-что значит. Жизнь тебе — обещаю. А все прочее — после решим.

— Плюнул бы тебе в рожу — ответил Итин — да слюны жалко. Что, даже убивать боишься, плесень? Только мальца отпусти — ты обещал.

— Что обещал — выполню. Только на последний вопрос — ответь. Про «пароход ученых» — все, по списку, там были? Или кого-то втайне оставили — под замком? Список, который в газетенке вашей — я видел. Все там были? Ну?

— Все — усмехнулся Итин — мы, Партия, массам одну лишь правду говорим. Бывает, что не всю правду — по целесообразности. Но уж если сказали — значит, так оно и есть.

— Падлы! — сказал Младший — ТАМ этот пароход доплыл. Не то чтобы по-подлому — обещали выпустить, и в море уже, торпеду в борт. А затем еще всплыть, и из пулеметов — чтоб никто… И свалить все на командира лодки, которого сами же после расстреляли…

— Зато хлеб, в детские дома — ответил Итин — тебе напомнить, как было? Зерно нам — в обмен на выезд ученых. По списку — ИМИ составленному. Уже с приглашениями — кому где работать. Изобретать что-то — против нас. И хлеб выгружать — лишь после отплытия того парохода, под ИХ флагом. Командир лодки знал — что его, после во враги. И семью его — тоже. Но сказал «есть» — потому что НАДО. Настоящий коммунист — был. Но — дети хлеб получили. Когда — от голода падали, прямо в строю.

— Падлы — повторил Младший — капитализм, ненавижу, а в ваше счастье тотальное, не хочу! Хоть надежда была, когда совсем худо, снова профессора того разыскать, и в иной мир уйти. Где СССР жив, год семидесятый с чем-то, и мы с батяней на речку… Хотя — вдруг смерти нет, а есть лишь переход, в другую жизнь, в мир параллельный? Там я завис — и вернулся, когда убили меня, в Чечне. Может и профессор — изобретает сейчас, где-то? А ты, если так — куда попадешь? Хотелось бы — чтобы туда, где я был. Чтобы ты сам увидел — как рухнет все, что вы сейчас строите. И понял — сколько стоят, все ваши «даешь»! И сколько — кровь, пролитая напрасно. Чтобы ты стал там — голодранью, зубами скрежещущей! И податься тебе — будет некуда. Хотя компартий там — целых четыре: зюгановцы, ампиловцы, кто-то еще. Только воюют больше, друг с другом — кто самый истинный. И с народом торгуются — вы нам, голоса на выборах, мы может быть, что-то когда-нибудь для вас! И будешь ты, старшой, водку глушить, или окна бить абрамовичам — а после, в ментовке ночевать, с битой мордой! Богатым не возродишься — не надейся. Как профессор мне сказал — психоматрица при переносе не абы в кого, а в схожего, по параметрам. Как я — и здесь, и там, за Отечество. А ты, значит — будешь пролетарий. Вылезешь с красным флагом — омоновцы рыло начистят. Прощай, старшой — удачи не желаю!

Младший встал. Итин тоже. Поодаль стояли деревенские. И смотрели — на них.

— Ты сам? — спросил Итин.

— Народ! — ответил Младший — пусть он тебя и судит! А я — посмотрю.

И призывно махнул рукой.

Крестьяне придвинулись. Обычные человеческие лица. Скорее с любопытством, чем со злостью.

— Он ваш! — сказал Младший, сделав шаг назад — как решите с ним, так и будет!

Мужики оживились. Как по волшебству, в их руках возникли вилы и колья.