Страна Гонгури - [34]

— Того Корчагина — не Павлом звали?

— Не помню. Просто — товарищ Корчагин. Что смеешься?

— Так — повторение истории, даже в именах. Когда меня ТАМ в комсомол принимали — помню, как я потрясен был, вечером на празднике увидев секретаря комсомольского, вусмерть пьяным, как свинья: я-то думал, что все они корчагины! Старшие надо мной посмеялись, и по-свойски объяснили, что в комсомол давно уже вступают, лишь ради карьеры. Бороться-то уже не с кем, и не за что — врагов давно нет!

— Это как — не за что? Революция, брат — это не Десять Дней! Это — путь постоянный, к лучшему! Если недостатки видели, сам сказал — почему не боролись?

— Чтобы нас, партийные — за возмущение спокойствия и нарушение порядка?

— Что — вас? Расстреляли бы, или на каторгу — как нас, при царе? Или — карьеру бы притормозили?

— Да, лучше уж так, чем как у вас тут! Слышал я — две оппозиции и пять уклонов, разоблаченных! А уж чисток — не счесть. Представляю — что будет твориться здесь, в прекрасном и яростном мире, через двадцать лет!

— Почему — через двадцать?

— Потому что — тридцать седьмой. Если Вождь здесь ТАКОЕ сказал — лучше десять невиновных к стенке, чем одного врага пропустить! ТАМ все ж к людям гуманнее — вон, семья моя была из хозяев, зажиточных, уральских, аж батраков имели — но против власти с обрезом не бегали, потому как сами во власть пошли: образованный человек считался тогда много выше, чем деревенский богатей! И все — новой власти честно служили, одиннадцать братьев и сестер, считая деда моего. Один брат — генерал-майор армии советской, другой — главный инженер Уралмашзавода, остальные — тоже инженеры, учителя, врачи, актриса театра в Свердловске; и даже старший самый, кто до войны еще умер, в тридцать пятом — и то гордился, что не от сохи уже, а механиком. А дед мой, выше всех взлетел: в Питере, в партийные секретари, лично Кирова и Орджонокидзе знал — вождей партийных. Расстреляли его, в тридцать седьмом. И бабушке моей — десять лет, ни за что, просто как жене. Комсомолочка была, активистка, красивая, на фото — вышла старуха беззубая, под подписку, что никому ни слова. На собраниях всяких, когда ее приглашали, она как положено говорила — а мне, внучку любимому, всю правду. И у ребят во дворе — у многих такие же бабки и деды, то же рассказывают, втихаря. Такое послушав — трудно в идею верить. Против может и не пойдешь, но и защищать не станешь — лишь честно лямку тянуть..

— Знаешь, а ведь меня тоже хотели — под уклон. Сказали мне, в чистку последнюю — что есть такое мнение. А я работал, как прежде — не боясь. Просто — потому что не жалел ни о чем: ни об одном своем деле, ни об одном дне. О том, что сделал — чтобы коммунизм скорее настал. А жизнь — если Партия для меня все, то по праву может, жизнь мою забрать, если надо. Но — обошлось.

— Что-то не пойму, старшой — ты дурак?

— Видишь, река внизу течет? Поток ее, как история, а мы все, я, ты, он — капли там и пузырьки. Чтобы реку повернуть, надо плотину поставить — конечно, капли разбиваться будут, пузырьки лопаться — зато река, по нужному месту! Человек — это высшая ценность, и мы — самые гуманные люди, потому что реально строим такую жизнь, когда ВСЕ ЖИВУЩИЕ будут счастливы! Даже если придется — одно-два поколения ускоренно сработать. Чтобы — новое человечество создать. Где труд на общество — будет высшей ценностью. А кровь, даже лишняя, без вины — что делать! Это, как хирурги при гангрене режут, по ЗДОРОВОЙ ткани: лучше лишнее долой, чем хоть чуть гнили пропустить, и всему организму смерть!

Они снова замолкли — оба, вместе.

— Падлы вы все! — произнес Младший — меня-то за что? Здесь, с вами хотел — и там, от присяги не отрекался, Советскому Союзу! Мне ж многого не надо было — чтобы дом свой, и чтобы ждал меня там кто-то — а я бы честно служил! Больше всего жаль, что так и не встретил я свою, единственную — не вспомнит обо мне никто, как убьют. Как там не вспомнили — когда погиб честно во вторую чеченскую, в том самом двухтысячном, под Урус-Мартаном. Тоже офицер был — и тоже капитан. Майора и орден получить не успел — хотя был представлен. Социализм тупик, капитализм ненавижу — только убивать и умею. А я ведь верил вам, и здесь и там — честно с вами хотел. Все бы простил, даже деда — если б дал мне социализм то, что обещал! А вот вышло… Сволочи вы все!

— Это что ж выходит? — спросил Итин — тебе уже на социализм-капитализм плевать — лишь бы САМОМУ устроиться? Кто на службу возьмет — тому и служить честно?

Мы обыватели — нас обувайте вы,

И мы уже — за вашу власть!

— Ты меня не агитируй! — усмехнулся Младший — я ж тебе, не пролетарий. Тьфу! Был — когда-то.

— Какая, к черту, агитация? — ответил Итин — просто, жалко мне тебя. Так и не понял ты, ЧТО мы строим. С кровью лишней, с ошибками иногда — если учимся по-живому, без экспериментов: сами мы, эксперимент, не вышло, так снова вперед, без слез и соплей. Чтобы стало, как у Гонгури. Где мать ребенка отдаст, навсегда, без сожаления — зная, что те, кому положено, любить его будут больше, чем она бы искренне могла. Где влюбленные будут расставаться без слез — зная, что на месте новом, куда каждого пошлют, они других встретят, таких же верных. Зачем семья — если все там, близкие друг другу? Зачем дом — если тебя всюду пустят? Зачем собственность — если все тебе дадут, что нужно? Вот настоящий коммунизм — торжество любви всеобщей! Которое попы на небесах обещали — а мы на земле построим.