Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы - [8]

, где был капитаном фехтовальной команды, а затем поступил в кембриджский Тринити-колледж. Школа Харроу оказывала мощнейшее влияние на судьбу молодых британцев из высшего общества. В число «старых харровитов» на тот момент входили семь премьер-министров, в том числе и сам Черчилль – который, впрочем, в школе не блистал особыми талантами: один из учителей позже отмечал, что он проявлял «феноменальную леность». (В числе более современных харровитов – актеры Бенедикт Камбербэтч и Кэри Элвес (известный многим по роли в фильме «Принцесса-невеста»[58]), а также орнитолог Джеймс Бонд[59].) Колвилл изучал немецкий и, более того, имел возможность отточить знание языка во время двух посещений Германии: в 1933 году (вскоре после того, как Гитлер стал рейхсканцлером) и в 1937 году (когда Гитлер уже почти взял страну под полный контроль). Поначалу Колвилл счел энтузиазм населения страны заразительным, но со временем ситуация вызывала у него все большую озабоченность. Он стал свидетелем сожжения книг в Баден-Бадене, а позже посетил одно из выступлений Гитлера. «Никогда прежде и никогда после я не видел такого всеобщего проявления массовой истерии», – писал он. В том же году он стал работать в дипломатическом управлении министерства иностранных дел: именно это управление снабжало Даунинг-стрит личными секретарями. Два года спустя Джок уже работал у Чемберлена, который к тому времени втянулся в конфликт вокруг Мюнхенского соглашения. Черчилль, один из главных критиков Чемберлена, назвал этот договор «полным и несомненным поражением».

Колвилл относился к Чемберлену с симпатией и уважением. Приход Черчилля к власти вызывал у него опасения. Джок видел впереди лишь хаос. Подобно многим другим служащим Уайтхолла, он считал Черчилля человеком капризным, норовящим всюду сунуть свой нос, склонным к бурной деятельности по всем направлениям одновременно. Но общественность его обожала. В своем дневнике Колвилл винил в этом всплеске черчиллевской популярности не кого-нибудь, а Гитлера: «Одним из самых умных ходов Гитлера стало то, что он объявил Уинстона Врагом Государства Номер Один, поскольку сам этот факт помог ему [Черчиллю] стать Героем Номер Один – как на родине, так и в США»[60].

У Колвилла возникло ощущение, что над Уайтхоллом сгустилось облако смятения и тревоги – по мере того как все начали осознавать возможные последствия назначения Черчилля премьером. «Разумеется, он и вправду может оказаться энергичным и целеустремленным человеком, каким его видит страна. Не исключено, что он сумеет подстегнуть порядком обветшавший механизм нашей армии и промышленности, – писал Колвилл. – Но это чудовищный риск, сопряженный с опасностью поспешных и необдуманных поступков, и я невольно опасаюсь, что нашу страну, возможно, поставили в невиданно опасное положение»[61].

Колвилл втайне желал, чтобы Черчилль не задержался на новом посту. «Похоже, некоторые склонны полагать, что Н.Ч. [Невилл Чемберлен] скоро вернется», – доверительно сообщал он дневнику[62].

Ясно было одно: работа с Черчиллем будет предоставлять весьма обширный материал для дневника Джока. Колвилл начал вести его восемью месяцами раньше – сразу же после того, как разразилась война. Ему далеко не сразу пришло в голову, что это, скорее всего, является серьезным нарушением законов о государственной безопасности. Другой личный секретарь позже отмечал: «Меня просто поражает тот риск в плане безопасности, на который шел Джок. Если бы его на этом поймали, он был бы тут же уволен»[63].

Скепсис, охвативший Колвилла сразу же после назначения Черчилля, разделяли многие в Уайтхолле. Сам король Георг VI поведал в дневнике: «До сих пор не могу представить себе Уинстона премьером»[64]. Как раз в это время монарх случайно встретился с лордом Галифаксом на территории, прилегающей к Букингемскому дворцу: Галифакс имел специальное королевское разрешение на то, чтобы проходить здесь по пути из своего дома (располагавшегося на Юстон-сквер) к зданию министерства иностранных дел. «Я встретил Галифакса в саду, – писал король, – и сказал ему: я очень сожалею, что не вы стали премьер-министром».

Галифакса не отправили на покой – его вновь назначили на пост министра иностранных дел, который он занимал когда-то. Тем не менее он скептически относился и к самому Черчиллю, и к той бешеной энергии, которую тот, как многие полагали, принесет с собой на Даунинг-стрит, 10. Уже 11 мая, в субботу, на следующий день после назначения Черчилля, Галифакс написал сыну: «Надеюсь, Уинстон не втравит нас в какую-нибудь авантюру»[65].

Кроме того, Галифакс (который прозвал Черчилля Пухом – отсылка к знаменитому милновскому персонажу, плюшевому медведю Винни-Пуху[66]) ворчал, что министрам, которых Черчилль набрал в новый кабинет, недостает интеллектуального веса. Галифакс сравнивал их с гангстерами, а главным гангстером считал Черчилля. «Мне редко доводилось встречать кого-либо с более странными пробелами в познаниях, кого-либо, чей ум действовал бы настолько хаотично, – записал Галифакс в дневнике в ту же субботу. – Удастся ли заставить этот ум работать упорядоченным образом? От этого зависит очень многое»