Мы росли, подобные забавы проходили.
А несколько лет назад, когда моей Оливии исполнилось шестнадцать, Сэр Томас отправил ее и брата Уолтера учиться в колледж. Я же осталась в поместье Демпси в роли правой руки управляющего, мистера Ленса.
Благодаря Оливии я научилась читать и писать, так что теперь одинокие вечера я проводила за книгами в библиотеке, а летом читала в саду или на лужайке.
На каникулы ребята приезжали домой. Это были самые счастливые для меня времена, не смотря даже на уже более изощренные издевательства Уолтера. В душе он мало как изменился. Только что разве почерствел и стал более высокомерен. У него в колледже появился друг Эдвард младший, сын знатного Эдварда Мендвуда, годовой доход которого, как постоянно повторял Уолтер, был "не меньше семнадцать тысяч, что на семь тысяч больше, чем у Демпси!". И этот человек отвратительно влиял на Уолта — грубость, невежество к бедным, высокомерие, корыстность, алчность не имели границ. Даже молодой Демпси казался самым добродушным человеком на фоне Эдварда. Уже заочно я ненавидела этого Эдварда. И кстати, их дружба была обусловлена лишь тем, что Уолтер всячески потакал и подражал Мендвуду, умело подлизывался и беззаговорочно повиновался ему.
Да уж, нашел достойного человека.
Оливия же за это время только похорошела, стала статной, элегантной. Настоящая леди! Она по-прежнему была радушна, мила и добра, вот только больше грусти я стала замечать в ее глазах.
— Эмили! Милая моя, как ты здесь поживаешь?
— Спасибо, все хорошо, — невольно прижала я руки к груди, едва удерживая книгу. — А ты как, моя дорогая Оливия?
— Ой, деревенщина еще и читает. Боже, какое чудо, какая радость! — поторопился, как всегда, вставить свое слово самодовольный Уолтер, выходя из кареты.
— Я тебя тоже рада видеть.
— Еще бы! — и он невежественно скривился, проходя мимо меня.
* * *
И вот снова пролетел год, через месяц моя Оливия вновь приедет домой на каникулы. Мы опять встретимся! И пусть часто пишем друг другу письма, я очень по ней скучаю.
"… Моя Эмили, скоро приеду, и мы вновь будем проводить вечера в мечтаниях и дискуссиях. Я привезу с собой несколько новых книг. Они обязательно тебе понравятся!
… Очень скучаю!
Целую.
Уолтер передает тебе привет."
Да уж, знаю этот "привет". Оливия вечно обижается на брата на его чуждость, пренебрежение и, порой, агрессию в мою сторону, чувствует за это вину передо мной и всячески пытается загладить, и вот передает этот "привет", как очередную возможность оправдать в моих глазах брата.
"…Ах, Эмили, Эмили! Мне пришлось задержаться!..
… Но это ничего не меняет. Так что 15 июня ты теперь сама должна будешь отправиться в наше любимое место читать стихи Купера. Я знаю, что, возможно, это кажется детством, и данная ситуация сложилась не просто так: кто-то нам неоднозначно намекает, что пора прекращать, одуматься, повзрослеть. Но мне эта традиция очень нравиться, так что предлагаю ее оставить… в нашей жизни…"
Да уж, Оливия, успеем мы зачерстветь, так не стоит с этим спешить.
Управившись с большинством дел по дому, отпросившись у мистера Ленса, я отправилась в Стоун-парк.
Да, именно так. Наше укромное место находилось в Стоун-парке. Глубоко в саду, теперь уже больше напоминающем лес, был очаровательный фонтан. Вода в нем позеленела и стала дурно пахнуть. Там уже давно бурлила своеобразная жизнь лягушек, водорослей и, наверняка, еще каких-то очаровательных жителей маленького болотца. Здесь было очень тихо, спокойно, беспечно. На первый взгляд это больше напоминало заброшенные руины, но не для нас с Оливией. Здесь все было иначе. Это было самое настоящее царство природы, полное изумительных чудес. Яркие краски, божественные ароматы, тихий чарующий шелест листвы, порой сплетающийся с кваканьем лягушек или пением птицы, тихим шуршанием маленького незваного гостя где-то в буйной траве — все это удивительные и завораживающие секреты чужого мира, иного мира. Мира, что существует рядом с нами, соприкасается, но не выдает себя, не привлекает особого внимания ради того, что бы выжить, существовать именно в том виде, в котором был создан, в котором хочет быть, а не обязан. Я часто ловлю себя на том, что завидую этой непринужденности и вольности. Завидую тому, что не могу так само жить в искренности и открытости, в пучине эмоций и правды, а не лицемерия, алчности, условностей и актерства.
В этот тайный мирок с трудом пробивались лучики солнца — жадно и страстно врывались в это царство, сражаясь с непоколебимой стражей зарослей. И те, которым это удавалось, переполняясь радостью и безмерным счастьем, неугомонно, шаловливо, а порой, безумно плясали в чарующем танце на нежной глади зеленого озерца в наполовину разрушившемся, лущившемся, местами поросшем мхом, бассейне фонтана.
Я робко присела на краюшек некогда изумительного венца архитектуры. Ах, мой фонтанчик. Я по тебе скучала.
Чаша, которая и была самым сердцем этого шедевра, еще больше позеленела и помрачнела. Местами полезли трещины и выемки. Время и природа рушили это творение человеческих рук. Съедали, поглощали, уничтожали. Жаль.
Цветы и лианы, которые украшали статую, еще больше облупились, стирая свои формы, превращаюсь в непонятный и некрасивый узор. Что же, время смывало идеи и замыслы скульптора, мечты и грезы творца, не оставляя ни малейшего шанса на вечность.
