(Мария и Рене)
— Неужели, ты меня и сейчас хочешь довести до истерики?
— Да, по-моему, тебя и доводить не нужно. Истеричка с рождения.
— Придурок — ты.
— Конечно, конечно. Давай, обзывай меня: от этого легче.
— У нас до отправления поезда осталось пятнадцать минут, а ты только такси вызываешь.
— Успеем, не напрягайся.
— Я не напрягаюсь. Вот как не уедем, посмотрим, как все будешь расхлебывать.
— Что расхлебывать? На вокзале переночуем.
— Ничего, что я только вчера с операции?
— Ты снова за старое?
— Кому старое, а кому еще сегодняшнее.
— Я же спрашивал, предлагал, давай снимем номер в гостинице, побудем пару дней здесь.
— Ты — идиот? Какая гостиница? Мы и так сколько потратили на эту поездку, да и на саму… Само дело.
— Вот и такси, а ты ныла.
— Я не ныла. А ты — ублюдок.
— Но все равно ты со мной. Значит, не все так плохо?
— Смелости не хватает бросить это дерьмо. Привычка, мать ее…
— Да, да. Привычка. Я так и поверил. Мария, хватить истерику пороть. Понимаю, что я — полный урод, что позволил, или нет, как там модно говорить, толкнул, "заставил" сделать АБОРТ, но, может….
— Говори тише!
— Что тише? Я и так не ору. Так все-таки, может, ты выпьешь своего валиума и успокоишься?
— Уж лучше бы я съездила сама.
— Да, да, конечно. Представляю картину Репина: "Мария покоряет столицу".
— Какой же ты, все-таки, урод. Я замечала это и раньше, но это лишь были намеки. А теперь, когда перед нами стало испытание — сразу раскрылся во всем свете.
— Не одна ты нервничаешь. Я, может, тоже на пределе. Ты думаешь, мне легко дался этот шаг?
— Ребята, так вы садитесь в машину?
— Думаю, что да, — зарычала сквозь слезы и злобно, дерзко хлопнула дверкой, тем самым давая понять, что рядом с собой это ничтожество я больше не хочу видеть…
И желательно… вот так… навсегда!
Да. Я найду силы, силы оторваться, убежать, перебороть свою слабость…
… И все у меня наладится.
Надеюсь…
(Луи)
Если бы не это срочное дело, я бы никогда в жизни не согласился ехать в поезде. Я и это целое сборище недоумков?
Бррр, Вы что-то путаете…
…
— Сколько билетов?
— Полностью всё купе выкупить.
— Купейных не осталось. Есть несколько на нижнюю полку плацкартных, да и то, в конце вагона три места.
— Издеваетесь?
— Молодой человек, выбирайте выражения. Решайте быстрее: либо берете, либо не задерживайте очередь.
— Давай.
— Один?
— Нет, сотню. Конечно, один.
— Вот, возьмите… С Вас…
* * *
Эй, что за маразм с маленькими детьми ездить в поезде? Ненавижу малых, а уж тем более не немых или не спящих. Кхм, или, просто, живых. Хотя нет, чего-то я путаюсь. Пусть даже мне, с моей гадкой тайной, сутью, все равно мерзостно, не переношу мертвых. Уж больно щекочет старая подруга Смерть. Я даже, когда питаюсь, то действую аккуратно, редко довожу "дело" до конца.
Жалость?
Ха. Идиоты!
Быстрее я брезгую, чем жалею этих ублюдков.
Это то же самое, когда Вы оставляете в живых таракана, но лишь потому, что не хотите совершать убийство, либо жалко запачкать его внутренностями вещь.
Или как с комаром: сколько раз Вы жалели обои или потолок, и лишь по этой мелочной причине отпускали уродца на волю, оставляли его в живых?
Вот-то то же и оно.
* * *
— Мамаша, может, Вы заткнете это орущее радио?
— Да что вы себе позволяете? — забрюзжала, подобно крышке на кастрюле, бабка у меня за спиной. — Как Вы можете так выражаться?
— Эй, старуха, лезь в свой вагон, нырни под полку и спрячься там до утра, ибо нечего учить того, кто в два раза, — кхм, старше, — умнее тебя.
— Нашелся мне умный! Понарожали, понаплодили, выбросили, не воспитав. И теперь мир катится ко дну. Ух, и чего такого не утопить еще в детстве?
— Да такие же, как и Вас, воспитывали. Такие, как Вы, топили — но выкарабкался. А дальше за мать — общество, общество эгоистов и придурков! ТАКИХ КАК ВЫ! А грубость… грубость и ненависть, моя — накопительная, а не кем-то привитая.
— Сумасшедший!
— Вали давай! — … пока жива.
* * *
(Мария и Рене)
— Вот придурок разорался!
— Кто бы говорил?
— Мария, может, уже хватит меня оскорблять? Хватит на меня набрасываться? Я терплю, но до поры, до времени.
— Кому, как не мне знать… Долгосрочность твоего золотого терпения!
— Тогда прошу, успокойся! Какой там у нас вагон?
— Девятый. Нумерация с головы поезда. Так что нам как раз за тем "придурком", назад.
— Угу…
— А-а-а, уже объявляют об отправлении, Рене, давай двигайся быстрее!
— Не уедут без нас!
— Кто сказал? Великий Бог?
— Мария, Мария…
* * *
— Документы? Билеты.
— Вот, возьмите, — мило улыбнулась я проводнице.
Невысокого роста молодая девушка, лет двадцати пяти. Голубоглазая блондинка, и если бы не эта форма — можно было бы ее спутать с фотомоделью из журнала. И что такие забывают в бессонных ночах на железных путях?
— Третье и четвертое место.
— Спасибо.
Да уж, Рене никогда не отличался джентльменскими привычками. Так что не удивительно, что свою огромную, неудобную сумку я затаскивала в вагон сама, и при всем этом жалком деле, приходиться удерживаться на маленьких ступеньках.
Хотя нет, может тот факт, что мой кавалер пропустил даму "вперед", и стоит расценивать, как проявление уважения и всей той чепухи, о которой я так много мечтаю?
