Stories, или Истории, которые мы можем рассказать - [99]

Леон поднялся по холму к району Хэмпстед[27], прогулялся в тени зеленых улиц с громадными домами, где он провел детство, по лесопарку Хэмпстед-Хит, по желтой выжженной солнцем траве, и весь Лондон остался внизу как на ладони.

С кочевой жизнью покончено. Когда приставы освободят здание, они сделают то, что делали всегда. Вырвут трубы и разобьют унитазы. Были и другие подобные здания, тысячи таких зданий, но лето подходило к концу, и Леон знал, что вскоре бездомным придется дни и ночи напролет отмораживать свои радикальные задницы и мозги, напяливать шинели и шерстяные платки и прятаться от холода в спальных мешках. У Леона уже не хватало на это выдержки.

Итак, он направился туда, куда обычно идет молодой человек, когда идти больше некуда. Через Хампстед-Хит, через забор, окружающий земли Кенвуда, мимо огромного белого дома, в пригород с его чистыми и тихими улицами.

Леон выбросил ключ от входной двери, поэтому ему пришлось постучать. Дверь открыла его мать, все еще в халате. Отец завтракал за большим деревянным столом, в окружении широкополосных газет, апельсинового сока, кофе и круассанов. Сливочного сыра и копченой семги. Из колонок качественной аппаратуры звучал Бах. «Sheep May Safely Graze». Леон почувствовал запах натурального кофе и тостов и чуть не упал в обморок.

— Что с тобой случилось? — воскликнула мама, обобщив в этом вопросе сразу все — поблекший кровоподтек с прошлых выходных, порез на лбу работы Джуниора и фингал под глазом руки грузчика, на чью голову приземлился кетчуп.

— Он был в Левишэме, — с гордостью отозвался отец. — Ох уж это чертово хулиганье!

— Давай я что-нибудь приложу, — сказала мама.

Игнорируя протесты сына, мать принесла упаковку замороженного гороха «Бердз ай» и заставила Леона приложить ее к ранам. А затем родители с любовью и удивлением наблюдали, как Леон заглатывает круассаны и копченого лосося. Они уже и забыли, когда у их сына последний раз был такой аппетит.

— Я тут читал твою колонку, — начал Леон, смахнув крошки с губ тыльной стороной ладони и сделав большой глоток черного кофе. Натурального кофе, а не того, к которому он привык, который достаточно было просто залить кипятком! — Каковы твои ставки на эту Тэтчер?

— Этому не бывать, — выразительно сказал отец. — В нашей-то стране? С Бенни Хиллом, «девушками с третьей страницы»[28] и анекдотами о тещах? Британцы никогда не отдадут свой голос за женщину.

— Ох, не знаю, не знаю, — вмешалась мама. — Думаю, было бы неплохо, если бы премьер-министром стала женщина.

— Тогда ей придется выбросить бюстгальтер, — рассмеялся отец.

Родители Леона все еще смеялись, а он прошел в свою старую комнату, кое-как разделся и забрался в постель, выжатый как лимон. Комната прыгала у него перед глазами.

Было так странно и одновременно уютно вновь оказаться в этих стенах, где прошло его детство и юношество, стенах, на которых висели старые плакаты с изображениями кумиров его детства — Джимми Пейджа и Джимми Гривза. Нетронутой оставалась и его хаотичная библиотека, где «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» и «Капитал» делили место со сказками Энтони Бакериджа о проказах двух парнишек по имени Дженнингс и Дэрбишир — «Дженнингс идет в школу». «Дженнингс и Дэрбишир», «Спасибо Дженнингсу» и еще пара-тройка десятков историй — чего только не случалось с Дженнингсом! Леон когда-то любил Дженнингса, он даже хотел им стать! Полная ахинея, конечно, но в этот момент Леон не придавал этому никакого значения, потому что — о, Руби — простыни были такими мягкими и чистыми, а его родители приняли его обратно, не пристыдив и не задавая вопросов, словно он и не уходил никогда, словно никогда не выбрасывал ключ от входной двери. И Леон знал, что так будет всегда, пока они живы, они никогда не отвернутся от него. И ему не могло быть неудобно оттого, что он спал под покрывалом с картинкой из фильма «Челюсти», потому что он так устал, был просто сметен… сметен… сметен… сметен усталостью, его глаза закрывались — и он чувствовал, что уснет, как только положит голову на подушку. И уснул.

Он уснул, взрослый мужчина в детской спальне, ощущая на коже груди прохладный медальон святого Кристофера. А впереди его ждали многие километры пути.

Заключительная часть 1977-Другая девушка, другая планета

16

Терри нравилось принадлежать. Теперь он понимал это.

Принадлежать «Газете», принадлежать женщине. Это было так здорово! Терри был рад, что его не уволили. И счастлив, что они с Мисти не расстались. То, что он женится в следующем месяце и станет отцом в следующем году, — не пугало его. Напротив, от этого у него возникало чувство, что он принадлежит этой женщине, и своему еще не рожденному ребенку, и целому миру.

Но иногда работа в «Газете» казалась ему обычной, заурядной работой, где кто-то старший по должности всегда диктует тебе, что делать. Иногда казалось, что «Газета» по сути не слишком и отличается от ликероводочного завода, за тем единственным исключением, что на заводе гораздо сложнее было вести разгульный образ жизни. А иногда и Мисти выводила его из себя.

Они сидели друг напротив друга в электричке, ожидая отбытия, и Мисти зачитывала вслух отрывок из дешевой книжки под названием «Пламя любви», которую только что купила. И Терри начал понимать, что другая сторона любви — это вовсе не ненависть. Изнанка любви — раздражение.