Столыпинский галстук - [155]

То, что радиолокатор находился в углу рубки, ближе к бортовой переборке, а также принятая им у радара поза и сохранили ему жизнь или, как минимум, здоровье. Внезапно палуба у него под ногами подпрыгнула, да так, что он оказался в полусидячем положении. Жуткий грохот ударил по ушам. Боль резанула правый бок, а по каске будто ударили дубиной. Тряхнув головой, Цесаревич оглянулся. Палуба боевой рубки вздулась шаром от чудовищного взрыва шестнадцатидюймового снаряда, разорвавшегося палубой ниже. Во многих местах она была пробита осколками. Через дыры потянуло дымом. Все, кто находился в рубке, были разбросаны по помещению мгновенным ударом по ногам, и после столкновения с броней переборок, валялись сейчас там и тут сломанными куклами. Почти все были к тому же посечены осколками. Алексей оторвался от радара, сделал несколько шагов и склонился над командиром. Заставив всех выполнить приказ адмирала и надеть каски, сам командир пренебрег этой мерой предосторожности. Впрочем, она ему вряд ли бы помогла: у каперанга Антонова крупным осколком срезало почти половину головы. Остальных Алексей осматривать не стал ― не было времени. Но признаков жизни не подавал никто. Он крутанул руль. К его удивлению, линкор отозвался на это движение: бронированные и многократно дублированные во время модернизации ключевые кабельные трассы были очень надежны. Он вернул корабль на нужный курс и перебежал к радару. Тот тоже пережил попадание снаряда. Только на бронированном кожухе прибавилось несколько вмятин от осколков. ― «А я еще удивлялся, зачем такой запас прочности в схему закладывался. Многократное дублирование всего и вся. Конструкторы знали, что делали», ― мелькнула у него мысль. Становилось жарко. Дым ел глаза. Алексей скинул китель и сорочку, оставшись в одной тельняшке. Правый бок сильно саднило, и он скосил туда глаза. Тельняшка в этом месте была порвана, и сквозь прореху просматривалась рана ― осколок прошелся вдоль ребер. Тельняшка сильно пропиталась кровью, которая продолжала сочиться из раны. Он снял трубку телефона и продиктовал оператору на пульт управления огнем свежие данные цели. Затем вновь метнулся к рулю и подправил курс, после чего связался с постом дальномерщиков.

– Боевая рубка, старший лейтенант Романцев. Пришлите сюда кого-нибудь, кто может стоять на руле. Срочно.

– Есть, господин старший лейтенант!

Вот так и появился в рубке «Бородино» в самый напряженный момент боя матрос Александр Дейнеки. Картина, которую он увидел, с напряжением открыв тяжелую бронированную дверь рубки, навсегда врезалась в его память: покрытая телами убитых рубка, залитая кровью палуба и окровавленный старший лейтенант в изодранной тельняшке, в пробитой каске, с горящими в азарте боя глазами.

Таким через много лет будущий великий художник и изобразил Цесаревича в своем знаменитом батальном полотне «Государь командует линкором «Бородино» в Оманском сражении».

– Матрос Дейнеки, вашбродь! Прибыл по вашему приказанию!

– Становись к рулю, матрос Дейнеки! Будешь помогать. Жарко мне тут одному. Курс двести девяносто.

– Есть, курс двести девяносто!

Сквозь пробоины в палубе Цесаревич услышал голоса внизу. Очевидно, к работе приступила аварийная партия. Алексей наклонился к дыре побольше и крикнул:

– Эй, внизу! Где старпом?

– Ранен старпом, в лазарете, вашбродь, ― отозвались снизу.

Алексей схватил трубку радиотелефона и связался с адмиралом Колчаком.

– Господин адмирал, докладывает старший лейтенант Романцев. Временно принял командование «Бородино». Прямое попадание в рубку палубой ниже. Командир убит, старпом ранен. В живых из офицеров на мостике больше никого. Корабль управляем, продолжаем вести огонь.

Избавившись от необходимости следить за рулем, Алексей смог полностью сосредоточиться на снятии данных с радара. Дистанция до цели сократилась и вплотную приблизилась к той, на которой он проводил свои тренировки у пирса, используя плавмаяк на фарватере, расстояние до которого была точно известно.

– Пост управления огнем. Приготовиться к залповой стрельбе всех башен по моей команде.

Он слился с радаром, подкручивая верньер настройки прибора.

– Пеленг… Дистанция… Пли!

Линкор вздрогнул от одновременного залпа всех 18―дюймовок корабля. Потянулись томительные секунды ожидания. Цесаревич не отрывал глаз от бинокля, впившись взглядом в уже хорошо различимую на горизонте цель. Наконец, он увидел, как от взрыва на борту сразу трех тяжелых снарядов цель вдали скрылась в дыму и пламени.

– Есть! Молодцы мы с тобой, матрос Дейнеки!

Цесаревич еще не знал, какие они молодцы. Из трех почти двухтонных снарядов, попавших в «Алабаму», один угодил в рубку. Там не выжил никто, включая командующего флотилией адмирала Хелси. Буйвол погиб в славном бою, на мостике корабля, а не в постели. И, если бы у него было право выбора, он, без сомнения, выбрал бы именно такую смерть.

«Алабама» прекратила огонь и выбыла из боя. Горели «Орегон» и «Небраска». Из первоначальных десяти линкоров в строю осталось только три против семи вполне боеспособных русских.

Принявший командование после гибели Хелси командир «Пенсильвании» капитан первого ранга Билл Корвейн подумывал уже об отдаче команды «все вдруг на обратный курс». Но тут, наконец, на горизонте появились корабли Глентвуда, и сходу открыли огонь по концевым и самым южным в ордере адмирала Колчака «Императору Александру III» и «Наварину». Колчак приказал часть огня перенести на новые цели.