Столп. Артамон Матвеев - [37]

И приняла инокиня Феодора обет молчания на семь недель, и сказала домашним: «Я больна». Закрылась в комнате, и с нею была избранная в духовные матери старица Меланья. Пост до Рождества держали строжайший: пили в день кружку воды, сухарь кушали через день.

В праздник Рождества Феодора молилась с Меланьей дома, не желая прерывать молчания. Но вот пришёл январь, и приехали от царя радостные гонцы. Великий государь приглашал Федосью Прокопьевну на свадьбу, быть первой боярыней, говорить царскую титлу. Ответила Феодора великим гонцам с поклоном:

   — Зело ногами скорблю. Не токмо ходить, но и стоять, хоть малое время, — мука для меня мученическая. Велик почёт, но за грехи наказана. Лежу как колода днями и ночами.

Ушли царские люди, а Феодора кинулась к Меланье в ноги:

   — Вот и приспело испытание. Но сама посуди, как идти в дом погибели? Царя-то пришлось бы благоверным называть, к руке его, антихристовой, прикладываться. А куда бы я делась от благословений его архиереев-отступников?

Укрепляя дух перепугавшейся боярыни, Меланья поставила вельможную послушницу поклоны отбивать.

Было отчего сникнуть. Алексей Михайлович в болезнь Морозовой не поверил, сказал с обидою:

   — Ведаю, какая у неё болезнь: гордыня!

Утруженное тело покоя душе не принесло, тени на лицо всё равно набегали: за сына было страшно.

Много говорила Меланья духовной дочери о вечном, о бренном. На молитву ставила перед иконой Фёдоровской Богородицы, а тут ещё пришёл человек из Кирилло-Белозерского монастыря с известьицем: Никона удар хватил, левая рука отнялась. Речь стала шепелявая, зубы порастерял — цинга заедает.

Радовались в доме инокини Феодоры болезням свергнутого патриарха: Господь наказывает.

2

Царская свадьба затевалась чересчур поспешно для Кремля. На свадьбу приглашали, свадебный чин расписывали, но имя невесты не называли, дабы не сглазить. Кинулись приезжие боярыни в Терем, а в Тереме среди царевен-сестёр и дочерей великого государя обида и недоумение: невеста не объявлена, на Верх в Терем не взята... Снова всплыло имя молдавской княгини домны Стефаниды, об Авдотье Беляевой поминали, но люди, искушённые в дворцовых делах, только ухмылялись:

   — Государя лапти прельстили.

   — Чьи? Откуда?

   — Из деревни вестимо.

   — А имя-то? Имя?

   — То ли Клавдя, то ли Маланья. Нет, Фёкла!

   — Да ну вас с Фёклами да с Маланьями! — сердились люди боязливые.

   — Тогда, должно быть, Наталья свет Кирилловна.

   — Наталья — значит природная. Природная будет царица! — радовались москвичи, любившие своего Тишайшего.

Но многие вздыхали:

   — Мария Ильинична была всем как вторая мать. Наталья — курочка молоденькая. Кем она нам будет? То ли дочка, то ли внучка, а звать придётся матушкой.

Самой Наталье Кирилловне тайну о близком её счастье тоже не открывали, но она догадывалась. В доме пошли строгости, у ворот караул поставлен.

Артамон Сергеевич из дому не выходит, под ферязью за поясом два пистолета заткнуты.

Авдотья Григорьевна на кухне день-деньской. Пищу готовить стали русскую: кашу, щи. Вместо сладостей — оладьи с вишнёвым киселём.

Наталья Кирилловна впадала в томление: ждать великого страшно — вдруг минёт, не исполнившись. Потом успокоилась, подолгу спала, за рукодельем вздрёмывала.

Но вот пришёл наконец канун свадьбы — 21 января.

Перед сном Артамон Сергеевич предложил супруге и воспитаннице почитать житие мученицы Агнии. Читала Наталья Кирилловна. Голос у неё был певучий, чтение трогательное. В иных местах в горле дрожали колокольцы. Красавица Агния, посвятившая себя Христу, отказалась выйти замуж за правителя великого города Рима. Непокорную христианку тотчас обрекли на поругание. Обнажённую провели по улицам, сдали в дом блуда. Но Господь не оставил. Жители Рима не смогли видеть наготы юной девы, сразу за порогом дома вдруг отросли у неё на голове такие длинные, такие густые волосы, что скрыли тело от жадных взоров.

Отправляясь в опочивальню, Наталья Кирилловна подошла по обычаю к Артамону Сергеевичу, он поцеловал её в волосы надо лбом, а у самого сердце обмерло: последний поцелуй. И ужаснулся уверенности, и досказал про себя: «Если Бог судил».

Спать Артамон Сергеевич лёг перед покоем Натальи Кирилловны, не раздеваясь, рядом с собой шпагу положил.

Заснуть не мог. Только уж под утро сморило на часок. Вскочил — места себе не найдёт. Хотел переодеться, но в дорогое платье — сглазишь. Да и можно ли платье менять, пока дело не свершилось?

Авдотья Григорьевна пришла свежая, в кружевах, ферязь из волнистого шелка, ожерелье пристёгнуто сплошь из жемчуга. Артамон Сергеевич чуть не застонал от отчаяния: вырядилась! И хорошо, что ничего не сказал.

Под окнами заиграли трубы, в дом вошли бояре в соболях, сияя рубинами. Отвеся поклоны, сообщили: присланы везти невесту в Успенский собор на венчание. С боярами сундук, полный рухлядью, с ризой, с шубой.

Авдотья Григорьевна пошла разбудить Наталью Кирилловну: спала милая, не ведая, что счастье на порожке.

Воду для умывания принесли тёплую. Тотчас начали обряжать в царское платье.

Увидели наконец бояре царскую невесту, поклонились, повезли в Кремль.

Государевы сестрицы только ахнули: ай да братец! Даже им не доверил своё сокровище.