Столп. Артамон Матвеев - [239]

Не лежало сердце патриарха Иоакима к молодому окружению царя. Пугало обилие новшеств. А Фёдор Алексеевич и в церковные дела входил столь же рьяно, как и его царственный батюшка.

Предложил Собору духовенства пятнадцать вопросов для исправления церковных дел и для ограждения православия от плодящихся противников. Первым средством укрепления и распространения христианства на просторах Российского царства великий государь видел в увеличении числа митрополитов, архиепископов и епископов.

В октябре 1681 года Московское царство имело семнадцать архиереев: патриарха, девятерых митрополитов, шестерых архиепископов и одного епископа.

Царь Фёдор Алексеевич, вследствие умножения церковных противников и обилия епархиальных нужд, посчитал за необходимость увеличить епископат Русской православной церкви в пять раз.

Архиепископов и епископов должно быть не менее семидесяти, митрополитов — двенадцать.

Святейшему патриарху, отцу отцов, для его великого пастырского дела даётся несколько епископов, митрополиту же в помощь один. Особливо нужны епископы для Сибири. Сибирские просторы столь велики, что из епархиального города до иных мест приходится ехать год и даже полтора.

После месяца рассуждений Собор дал ответ царю. Митрополиты и архиепископы бьют челом назначать архиереев на епархии в дальние места и многонародные города, но упаси Бог подчинять их преосвященства митрополитам. От такого подчинения в архиерейском чине не было бы церковного разногласия и распри.

И однако ж, исполняя царское повеление, патриарх Иоаким учредил четыре новые епархии: Севскую, Устюжскую, Холмогорскую и Енисейскую. И семь епископий: в Галиче, в Арзамасе, в Уфе, в Тамбове, в Воронеже, в Волхове и в Курске.

В Сибири же ради малолюдства Собор новых епархий открывать не решился, но, подчиняясь царской воле, постановил направить в дальние края для научения христианской вере архимандритов и священников.

Среди царских вопросов-пожеланий Священному Собору немаловажным было требование справедливости. Фёдор Алексеевич не столько советовал или спрашивал, сколько указывал: бедных людей принимать в монастыри безвкладно, стало быть не требуя денежных взносов, постригать желающих спасения правильно, но людей свободных, а отнюдь не беглых, от жён, от мужей, от господ.

Приказывалось: одежду настоятелям монастырей иметь общую с братией, пищу есть в трапезной, в келиях же яств и питья не держать.

Поставлен был вопрос о нищих. По указу великого государя в Москве велено было произвести разбор побирушек. Больных и странных держать в особом месте со всяким довольством от государевой казны. Патриарху же и Собору предлагалось устроить нищим богадельни и пристанища в епархиальных городах, а ленивых, здоровых приставить к работе. Собор ответил царю кратко: «Да будет так».

Раскол Фёдор Алексеевич почти обошёл своим вниманием. Предложил: тем, кто станет приносить книги прежних печатей — новоисправленные выдавать даром, и спрашивал, какому наказанию следует подвергнуть церковных бунтовщиков, устроивших непотребства в кремлёвских соборах в день Богоявления, и какому — пустозерских узников за их богомерзкие берестяные грамоты.

О бунтовщиках и об Аввакуме со товарищи Собор сказал: наказывать — дело царя. Менять книги соборные старцы не согласились, сверх того били челом — не давать разрешения строить новые пустыни, ибо в сих дальних пустынях служат по старым книгам. Просил Собор и об уничтожении в Москве амбаров и палаток с иконами, а зовутся они в народе часовнями, и упорствующие священники совершают здесь молебны и литургии старым чином, по старым молитвенникам. Люди идут к ним толпами! В церквях же пустота.

Вспомнили на Соборе о Ризе Господней. Ризу привезли из Персии при патриархе Филарете. И как же с нею обошлись? Порезали на кусочки и в ковчежцах раздали по монастырям и храмам. Собор решил все части Священной Реликвии собрать, сшить и держать в одном ковчеге в Успенском соборе.

Фёдор Алексеевич несколько раз бывал на слушаниях, когда обсуждаемый вопрос казался ему особенно важным. И снова слег. Кашлять стал, пачкал платки кровью.

Доктора переменяли одно лечение на другое, а великий государь худел, бледнел. Снова завёл костыль.

Страшась за жизнь брата и о своей участи памятуя — каково будет, коли на царство воссядет Медведица со своим лупоглазым Петрушкой, царевны Софья, Марфа, Евдокия кинулись братцу в ножки:

   — Женись! Жена тебя в постели-то отогреет от немочей, бабье тепло — лучшее лекарство.

   — Женись, Фёдор Алексеевич! — прямо-таки требовала напористая Софья. — О царстве подумай. Царству наследник нужен. Твой наследник! Кровиночка твоя.

Фёдор Алексеевич хоть и морщился, но позволил себе уговорить — оставили бы в покое. Но недели не минуло, пришлось смотреть девиц, присланных в Терем для выбора.

Девицы были родовитые, только где им до Агафьи Семёновны.

Сказал в сердцах Ивану Максимовичу Языкову:

   — Сыскал раз для меня жену, сыщи и в другой.

   — А мне далеко ходить не надобно, — весело откликнулся старый добрый слуга. — Краше Марфы Апраксиной ни в Москве, ни во всём царстве не найдёшь. Да ведь скажут: Языков родственницу царю подсунул.