Столб словесного огня. Том 2 - [12]

Три дорийских колонны с углом архитрава

На полуденном солнце извека стоят,

Опаленные тихо колышутся травы

И белеет отара смиренных ягнят.

Змиевидно промеж золотистого дрока

Голубое зерцало мерцает залива,

И лепечет на взморьи со страстным сирокко

Серебристая в камнях горячих олива.

Погруженный, как статуя, в тень канелюры,

Изможденный стоит молодой пилигрим,

Чрез угрюмые яви плетущийся бури

В осененный архангела куполом Рим.

На плечах его узких простая котомка,

А в бессильных руках, как у женщины, посох,

И звучит его голос усталый негромко,

Надорвал он его на конечных вопросах.

И в предельно разверстых глазах, опьяненных,

Как на эллинистических мумий портретах,

Красота отражалась путей завершенных,

Как полночное небо в зловещих стилетах.

С девяти уже лет он бездомной каликой

Обручился с мечтой на вершине Ай-Петри,

От полярного круга к Элладе Великой

Он за дочерью шел неутешной Деметры;

С девяти уже лет он искал Афродиты

Освященные чистою грезой уста,

И кружились вокруг колыбели хариты

У него фееликие ведь неспроста.

Но увидел Киприды безглавое тело

В сиракузском музее он только намедни, –

И в душе его вдруг убежденье созрело,

Что близки его огнепалящие бредни.

И над мраморным торсом, казалось, приветно

Наклонилась головка богини к нему,

И уста ее были жемчужная Этна.

Позабыл он свинцовую сзади суму,

И отрепье плаща, и отекшие ноги,

Православным поклоном почтил до земли

Привидение Музы трагически-строгой, –

И опять зашагал по юдольной пыли.

16 ноября

ДЕРВИШ

Вертись, дервиш,

Вертись и пой:

Ты рай узришь

Перед собой!

Вертись, дервиш,

Вертись и пой:

Слова – камыш

В воде живой,

Слова – родник,

А твой язык

Во рту – огонь!

Ты борзый конь,

Лишь захоти,

Найдешь пути

И без путей,

Ведь ты ничей!

Закрой окно,

В степи темно,

Закрой и дверь,

За нею зверь,

За нею явь.

Себе поставь

Алтарь внутри

И воскури.

Извне метель,

Для гроба ель,

Следы оков

И кровь, и кровь.

В тебе весна,

И не одна –

Их миллион!

Как скорпион,

Когда огонь

Со всех сторон

Тебя замкнет,

Ты свой живот

Горазд убить,

А жизни нить

Через рубеж

Юдольных меж

Перенести

В алмазный сад,

В руно вплести

Небесных стад…

Вертись, дервиш,

Вертись и пой!

Слова – камыш

В воде живой,

Слова – родник,

А твой язык

Во рту – огонь!

17 ноября

ЗАНАВЕСКИ

Позаботься, голубка, о келье,

Чтоб могли мы хотя бы мечтать,

Чтоб не видеть нам, как новоселье

Будет править полдневная тать.

Принеси мне в обитель гостинец

И закрой мне в келейке окно,

За окном же пусть будет зверинец,

С глаз долой, так не всё ли равно!

Принеси же скорей занавески

И завесь от меня всё извне,

Я же быстро Тоскану al fresco

Напишу пред тобой на стене.

Кто Италию видел однажды,

Озвереть тот не может вовек,

Не убьет его голод и жажда,

Меж зверьми он всегда человек.

Принеси же скорей занавески

И божественный мне фолиант,

Нам помогут словесные фрески,

Флорентинец великий наш Дант!

17 ноября

В ПОДВАЛЕ

Трещат пулеметы,

Гудят трехдюймовки,

Вороны с помета

Снялись на зимовку,

А мы вперебежку

С оглядкой, помалу

Бежим вперемежку

К чужому подвалу.

Трещат пулеметы,

Стрекочут винтовки,

Как желтые шпроты,

В подвале торговки

Стеснились детишки,

Старушки, парнишки,

Девичек букет

И бедный поэт.

Трещат пулеметы,

Гудят трехдюймовки,

Умолк желторотый

Студент, а головки

Девичек так бледны,

Что, глядя на плесень

Под тусклым оконцем,

В поэта без песен

Поверишь под солнцем,

Поверишь, что по сту

Дней жизни у власти,

Что служат погосту

Линючие масти

И белых и красных,

Что партий злосчастных

Царит чехарда

Уже навсегда.

Мне тошно на лица

Глядеть меловые,

Мне ближе мокрица,

В цветы плесневые

Впустившая сяжки:

Ей менее тяжкий

Назначен был рок,

И тот же в ней прок!

Мне каплею чистой

Хотелось бы с крыши

На снег бархатистый

Сбегать, или выше,

Как хохот вороний,

Чрез грязные тучи

Я без церемоний

Взносился бы лучше.

Трещат пулеметы,

Гудят трехдюймовки,

Но хриплые ноты

Вороны-воровки

Покрыли их вмиг,

Как скрежет вериг:

Кра-кра! Это зря!

Убили царя!

20 ноября

УТРОМ

Полдня во сне, полдня я сны

 Здесь воплощаю

И прежней крыльев белизны

 Готовлю к раю.

А если корни иногда

 Хотят расти,

Я подсекаю им всегда

 К земле пути.

Теперь Голгофы и Синаи

 Превзойдены,

Мессии с дочерьми Данаи

 Осуждены.

Последний Ангел на земле

 Спит в кущах роз,

В его окрепнувшем крыле

 Его Гипноз.

Он в келье жесткую постель

 Как трон избрал,

Он в сновидениях – свирель,

 Зари коралл.

Он в сновиденьях властелин

 И там и здесь,

И мир ему, как пластилин,

 Покорен весь.

Он в сновиденьях «да» и «нет»

 Речет – и прав,

И свято бережет весь свет

 Его устав.

А что дано мне наяву?

 Порассуди.

Накрой мне простыней главу –

 И не буди!

2 декабря

БОЛЬНОЙ СОЛОВУШКА

Ни мысли, ни чувства, ни песен,

А всё же тревожно внутри,

И мир нестерпимо так тесен,

Что гаснут в чаду алтари.

Ни слов, ни желаний, ни долга,

А всё же свершенье манит,

И тянет настойчиво, долго

Авзонии синий магнит.

Ни веры, ни таинств, ни мифа,

А всё же с тревогою ждешь

И веришь, что с крыл Иппогрифа

Не спрыгнет тифозная вошь.

Бесформенны, негармоничны

Случайные эти стихи,

Соловушка ведь я темничный,

В неволе потухли верхи.

Пою ж я еще по обету

Соузнице бедной своей

За глаз ее чистых планету,

За ласковый слова ручей.

Когда же исполню ex-voto,

Замерзну, паду на шипы,

И Кто-то простит мне за Что-то,

Что жалко я пел на цепи,

Что не был я только Гафиза

Ликующим в ночь соловьем,