Стоим на страже - [109]

— Будем снимать стартер, — сказал Лаптев, с сожалением поглядев на часы: скоро колонна батальона пройдет мимо, тогда придется в одиночку догонять ее по незнакомым горным дорогам.

— Извините, из-за нас у вас будут неприятности, — снова чисто, даже с каким-то московским выговором сказал Лайош.

— Нет-нет, это мелочи, — поспешно отозвался Николай. — У нас говорят: друга выручать в беде — это высшая честь. А вы — наши боевые друзья. — И чтобы перевести разговор на другое, спросил: — Откуда русский язык знаете?

Венгр заулыбался, как человек, которому напомнили о приятном, о чем и сам он любит вспоминать.

— Я четыре года учился в России. В академии. Во время отпусков был туристом, ездил, смотрел…

Танкисты вскрыли жалюзи, сняли стартер и, расположившись на обочине, стали копаться в его внутренностях, приглядываясь к щеткам, коллектору, контактам, ко всем тем небольшим и капризным деталям, от которых зависит — оживет или нет вот эта броневая глыба.

Чуть заметно потемнело, очертания гор и близкого леса стали терять резкость. Снег прекратился, но резче и злее задул ветер, от него заметно поламывало скулы. Лаптев, орудовавший отверткой, изредка дышал на посиневшие пальцы.

— А во мне, между прочим, — старательно выговаривая слова, вдруг сказал Лайош, — русская кровь течет. — Он принес из танка термос с горячим чаем и теперь наливал его в пластмассовый стаканчик, что служит одновременно и крышкой. — Тэшек. — И он подал чай Лаптеву.

— Как — русская кровь? — переспросил Николай, понимая, что не то спрашивает.

— Пейте, остынет чай, — подсказал Сычов, заменявший стершиеся щетки.

— Пейте, — поддержал и Лайош. — А кровь мне дали в одном городе на Волге. Был там туристом. Несчастный случай. Пришлось переливать кровь.

Лаптев не допил обжигающий губы чай. Голоса вдруг стали доноситься до него как бы издалека, точно кто-то уменьшил громкость всех окружающих звуков, а перед глазами всплыла картина того последнего вечера его, Николая, отпуска.

…Вечер этот не удался. Как у каждого отпускника, на последний день было множество планов. Но неожиданно Танина сменщица по работе в больнице заболела, и Тане надо было с десяти вечера заступать на дежурство. В их распоряжении оставалось два часа.

— Идем на реку, — предложила Таня и взяла его под руку.

Он промолчал, потому что чувствовал себя немного обиженным: не могла попросить перенести дежурство в последний день его отпуска. И хотя понимал, что не прав, все же легкая обида не проходила.

Они пошли по длинной пустынной улице. Редкие фонари роняли на асфальт желтые пятна света. Под ногами неожиданно весело потрескивали пересохшие листья. Казалось, что этот треск в без-людности и тишине улицы слышен на другом конце города.

В холодном осеннем небе висели колючие маленькие звезды. Николай упорно глядел на них, не зная, как начать разговор. Он всегда удивлялся тому, что летом, в теплые парные ночи, звезды кажутся крупнее и ярче, точно ради любопытства приближаются к земле и пристально разглядывают ее, цветущую и ласковую. А вот к зиме они удаляются, становятся мелкими и колючими, словно недовольны наступившими холодами.

Таня молчала. Николай чувствовал, как она крепко держит его под руку. У нее влажно поблескивали глаза. И у Николая тоскливо и больно сжалось сердце. Вот и пришла пора расставаться — Тане надо почти целый год отработать в клинике, чтобы получить диплом врача. Кто-то сказал, что разлука для любви что ветер для огня — маленький огонь тушит, а большой раздувает сильнее. Но все же лучше бы без этой жестокой проверки. Лучше бы уехать вместе к новому месту службы — вдвоем легче переносить любые трудности.

Таня как будто догадалась, о чем думает Николай. Она плотнее прижалась к его плечу и прошептала:

— Я буду ждать тебя, Коля. И не сердись. Я не могла отказаться.

Они свернули на узенькую, ведущую к реке улицу со смешным и милым названием Бабушкин взвоз. Весной здесь — они знали — буйно цвела акация, и ее пряным запахом, казалось, пропитались маленькие деревянные домики, что выглядывали из застаревших садов. Теперь улица была голой и мрачной.

В конце Бабушкиного взвоза, у самой набережной, стоял белый двухэтажный дом с широкими окнами. В нем была больница для инвалидов Отечественной войны, и прежде каждый раз, когда Лаптев и Таня проходили мимо, они замолкали, точно боялись потревожить старые раны ветеранов, лежащих в тихих палатах. А вот теперь нежданно-негаданно Таня попала в эту больницу на практику и стала здесь своим человеком.

Николай еще ни разу не видел ее в медицинском «обмундировании», как он шутливо называл белые до синевы, накрахмаленные халат и шапочку, и не представлял, как она выглядит в них. Он сказал об этом Тане. Она тихо засмеялась и предложила:

— Зайдем сейчас в больницу, посмотришь.

Она решительно потянула Николая в подъезд и провела его по длинному белому коридору, мимо одинаковых дверей, в комнату для дежурных. Сама куда-то ушла, предупредив, что скоро вернется.

Комната была небольшая, все в ней выкрашено белой краской — потолок, топчан, шкафчик с лекарствами.

Николай стал разглядывать плакат, поясняющий, как оказывать первую помощь пострадавшему при переломе.