Стоим на страже - [110]

Наконец в коридоре послышались торопливые шаги. В комнату почти вбежала Таня вся в белом — халат и шапочка очень шли к ее отливающим рыжиной волосам и темным глазам. Лаптев хотел сказать ей об этом, но она явно была чем-то взволнована.

— Извини, Коля, — быстро сказала она. — Мне некогда. Несчастный случай, понимаешь. Венгра к нам привезли… Большая потеря крови. А у него четвертая группа, редкая группа… У нас есть, но мало… Что делать?

Она волновалась, на ее дежурстве впервые такой непредвиденный случай.

— Что делать? — повторила она, теребя поясок халата. — Я пойду, ладно?

В первую минуту Николай понял только то, что последний вечер отпуска окончательно испорчен. Он так много хотел сказать Татьяне, а теперь ничего не выйдет, остается рассчитывать лишь на письма. Потом мелькнула мысль: «Венгр, она сказала? Но как он здесь оказался? — И еще: — А ведь мне в Венгрию ехать служить».

Таня повернулась резко, выбежала в коридор. Лаптев еще несколько мгновений стоял в дежурке, затем вышел вслед.

— Подожди, Таня, подожди!.. Ведь у меня четвертая группа!

…Лаптев машинально допил чай, с трудом стряхнул оцепенение. Хотел о чем-то спросить Лайоша, но промолчал. Вернее, не успел, потому что Сычов торжествующе воскликнул:

— Нашел, товарищ лейтенант. Провод отпаялся.

Они вместе разом склонились над стартером, разглядывая с недоумением тот самый маленький проводок, из-за которого возникло столько неприятностей. Затем, немного суетясь от радостного возбуждения, что причина нашлась, разыскали нужный инструмент — паяльник, канифоль, олово — и принялись устранять неполадку.

Издалека — вначале слабо, а потом все явственней — послышался тяжелый гул. Он приближался, накатываясь волной, сотрясая землю. Из-за поворота вынырнул один танк, за ним другой, третий… Они прошли мимо, обдавая людей, стоящих у обочины, гарью, живым теплом разогретой брони. Лаптев разогнул спину, помахал колонне вслед.

— Ваши прошли, — сказал Лайош. В голосе его слышалась восторженность стремительным, неудержимым движением танков.

— Мы их скоро догоним, — отозвался Николай. — Работы теперь уже немного.

Вскоре, минут через десять, ремонтники установили стартер на место, проверили, нет ли перекоса или еще каких изъянов. Только тогда Лаптев дал команду венгерскому механику-водителю заводить. Стартер завыл бодро, двигатель чихнул раза два, захолодав на ветру, и заработал ровно и четко. Лаптев и Сычов стояли у танка, смотрели, как из выхлопной трубы вырывается сизый дым, улыбались.

Погода еще раз (в который уже за этот день!) изменилась. Низко мчались рваные облака. Холодный сырой ветер свистел в лесу, гнул стволы. Колючие снежинки били в лицо.

— Очень нехорошая погода, — сказал Лайош озабоченно. — Тяжелое будет учение, сил надо много. Солдаты устанут.

Лаптев задумчиво смотрел на облака, снова припоминая моменты последнего вечера своего отпуска. «Как же я не догадался тогда спросить имя венгра, с которым поделился своей кровью и вроде бы даже породнился?»

— Лайош, я хочу вас спросить… — начал он, волнуясь, не зная, как лучше, попонятнее сказать.

Но докончить не успел. Сычов, уже забравшийся в свой тягач, высунулся из люка и крикнул:

— Товарищ лейтенант, по радио передали приказ быстрее догонять колонну.

Николай виновато развел руками: «Ну вот. Тянул-тянул, да так и не успел объясниться».

— Пора, — сказал он. — Висонтлаташра. До свидания.

Ему было жаль расставаться с этим жизнерадостным венгерским капитаном, у которого в жилах течет русская кровь.

А Лайош крепко стиснул Лаптеву руку. В его черных глазах тоже светилась грусть расставания.

— Спасибо, друг. Как это у вас говорится, до новых встреч, да?

Лаптев побежал по каменистой дороге, на ходу оправляя комбинезон. Под ногами скрипели мелкие камешки. Зарокотал двигатель тягача, эхо отдалось в горах. Лаптев оглянулся. Лайош и его механик-водитель стояли у своего танка, прощально подняв руки.

Владимир Возовиков КРАСНАЯ ЛЕНТА Рассказ

В натужном, словно спрессованном, гуле винтов, в нервной дрожи корпуса, в пугливом мерцании индикаторов на приборном щитке капитан Лагунов ощущал непривычную тяжесть машины. По просьбе афганских друзей экипаж доставлял в далекий аул водяные насосы, горючее, продовольствие и книги для школы. В последнюю минуту перед вылетом стало известно: в ауле есть больные, среди них — дети, и тогда командир распорядился взять врача. Лагунов только охнул, увидев шестипудового гиганта с громадной сумкой, набитой инструментом и лекарствами. И как он втиснулся в десантную кабину между бочками, ящиками и тюками, да еще без всякой подсказки и помощи умудрился включиться в бортовую связь? Видно, такие оказии ему не впервой. Непритязательность великана понравилась Лагунову, но теперь, над скальной пустыней высокогорья, он всерьез пожалел, что не прислали доктора полегче.

Крутизна гор увеличивалась. Красноватые облака как будто передали свой цвет скалам, над сизыми провалами ущелий, над серо-желтыми лоскутами долин текли красно-коричневые хребты, ребристо блестели багровинкой почти отвесные склоны. Знакомая по прежним полетам в горах тревога усиливалась в душе Лагунова, и он до рези в глазах всматривался в каждый распадок, в каждый ближний хребет. Интуиция все-таки не обманула. Вблизи перевала, когда вертолет, свинцово-тяжелый в разреженном воздухе, полз вверх над изрезанным склоном, где в коричневых морщинах распадков белел снег, Лагунов вдруг услышал — будто сухим горохом осыпало правый борт, и тут же увидел впереди, сбоку, над рваным гребнем рыжего песчаника, вспышки винтовочных и автоматных выстрелов, а потом — грязные чалмы и халаты басмачей. «Не выдай, родимый», — шепнул, доводя обороты двигателя до предела, и вертолет послушно вздыбился под ливнем свинца, отщелкивая броней искры пуль, перевалил гребень, повис над бездонной дымчато-сизой падью. Успокоительно пели винты, и Лагунову в избытке чувств вдруг захотелось благодарно погладить машину. А как там, в десантной кабине?