Стоим на страже - [107]

— «Волга-два», я — «Волга», привал, я — «Волга». Прием.

Николай усмехнулся, радостно повел густой черной бровью: вот так совпадение. Не успел подумать, и на тебе — привал. Не дожидаясь команды ротного, он стянул с головы горячий, пропотевший шлемофон, пригладил мокрые волосы и устало сказал механику-водителю тягача:

— Вот и приехали, дорогой товарищ.

Механик-водитель, худенький паренек с удивленными голубыми глазами, оглохший от рева двигателя и лязга гусениц по каменистой дороге, не понял Лаптева, но слабо улыбнулся.

Лаптеву нравился этот тихий паренек, он заприметил его, когда тот только пришел в роту и в один паркохозяйственныи день удивил своих новых товарищей тем, что по звуку работающего двигателя определил довольно хитрую неисправность. Тогда-то зампотех взял его к себе, на этот тягач. И еще ни разу об этом не пожалел. Игорь Сычов — так звали солдата — оказался парнем с технической жилкой, которую кое-кто громко называл прирожденным талантом.

Передние танки начали останавливаться. Сычов сразу понял, в чем дело, потянул правый рычаг на себя, и тяжелый тягач, скрипнув торсионами, качнулся и застыл на обочине неширокой горной дороги. Механик-водитель секунду сидел неподвижно, словно прислушиваясь к наступившей тишине, от которой уже успел отвыкнуть, потом тихо опустил голову на руки. И только тут Лаптев заметил, как заострился нос солдата, ввалились глаза. Марш оказался не из легких для всех, а для водителей в особенности.

Отставших машин в колонне не было, неисправности все мелкие — их устраняли на ходу. И Лаптев решил особенно не беспокоить своих ремонтников, как он называл экипаж тягача. Он вылез из люка, спрыгнул на землю и чуть было не вскрикнул от резкой боли в пояснице — так сильно затекло тело.

Лейтенант огляделся. Колонна машин стояла у обочины, прижавшись к рыжим громоздким скалам. В горах было тихо. В расщелинах плавали клочья тумана, похожие на табачный дым. Низкое, тяжелое небо повисло на вершинах дубов и грабов, сгрудившихся слева от дороги.

Стоял конец апреля. Но весна в этом году надолго задержалась где-то за Карпатами и никак не могла перевалить в Венгрию. Даже в долинах до сих пор свистели ветры и лили холодные нудные дожди. А в горах несколько дней назад выпал снег и теперь белыми пятнами лежал в лесу.

Лаптев пошел вдоль колонны, прислушиваясь, как под ногами перекатывались камешки. Танкисты проводили контрольный осмотр, и надо было приглядеть за ними. Посмотрел. Все шло как надо, и, задумавшись, он незаметно углубился в голый черный лес. Под ногами зашуршали листья. Пахло старой землей, прелью. От этих запахов щекотало в горле.

Лес слабо шумел, покачиваясь от ветра-верховика. Николаю вдруг показалось, что он ушел очень далеко и, может, даже заблудился. Но сквозь редкие деревья все виднелась дорога, разбуженная солдатским привалом. Там сновали люди, их голоса доносились и сюда, горьковатый запах походных костров сползал вниз по крутизне.

Ко всем этим звукам примешивался тонкий прозрачный звон, словно звон хрустального колокольчика. Лаптев остановился. Звон не исчезал, он точно исходил из глубины земли. Николай по-детски, чуть изумленно, улыбнулся, отчего лицо его, суровое, шершавое от ветров и непогод, сделалось озорным и очень молодым. Придерживаясь за тонкие твердые стволы, поскальзываясь на влажной земле, он стал спускаться в расщелину, из которой, как ему казалось, доносился звон.

Внизу, в тумане, прыгал по камням кипящий ручей. В суженном месте стеклянная струя упруго била с налета в крутой валун, зеленый от старости, и превращалась в мельчайшую пыль, издавая при этом мелодичный звук. На каменистых берегах ручья среди старого мха и прелых листьев то тут, то там робко светились бледно-голубые цветы с желтыми тычинками.

Лаптев сорвал один, поднес к лицу. От цветка исходил еле заметный свежий запах, похожий на запах первого снега. «Должно быть, это местный подснежник, — подумал Николай. — Была бы со мной Танюша. Я бы привез с учений букет вот этих горных цветов. Они стояли бы на столе и напоминали о суровом перевале и горном ручье с хрустальными колокольчиками». В ручейке, под поваленным деревом, вода бурлила особенно яростно, швыряя на камни, поросшие ядовито-зеленым лишайником, белые клочья пены. Николай вспомнил себя босоногим веснушчатым пацаном, узкую речонку на краю села, через которую мальчишки перебирались по нескольку раз в день, бегая в окрестные леса по грибы, по ягоды. Через ту безобидную тихую речку, видать смеха ради названную Буйной, перекинуты вот такие же кругляки. Они шатались под ногами, и было жутко, что вот-вот оступишься и бултыхнешься в теплую воду, полную лягушек и головастиков.

— Эх, была не была, — решительно сказал Лаптев, сбил шлемофон на затылок и ступил на ствол дерева. Тот запружинил под ногами. «Упаду», — подумал Николай, а сам уже, мелко-мелко перебирая ногами, балансируя руками, бежал к другому берегу. На земле он отдышался и сказал про себя: «Вот бы увидел ротный… Наверняка не похвалил бы за такие выходки».

На дорогу зампотех Лаптев вышел спокойным и чуть мрачноватым, каким привыкли видеть его солдаты. Из кармана комбинезона виднелся голубой цветок с горной речки.