Стоим на страже - [104]

— Ну все, Джафар! — кричал Гуйдо сквозь грохот винтов. — Заместитель за тебя вахту стоит. Мешком урюка не отделаешься!

— Урюк нет! — скалил белые зубы Джафаров. — Миндаль есть!

— Годится! — улыбался в ответ Веденеев. В промозглом железе румпельной стало жарко — сбросил «канадку».

Вот уж недаром говорится: одна беда не приходит. Веденеев ощутил вдруг, что топчется в воде, что черпнул в ботинок жидкого льда.

— Джафаров! — крикнул он. — Посмотри, откуда топит!

От таранных ударов волн разошлись листы кормовой обшивки. В щель сварного шва прорывалась вода, и довольно быстро. Пока доложили на главный командный пункт, пока подоспела аварийная партия, рулевые уже стояли по пояс. Румпельное немедленно обесточили. Стало темно, как в шахте. Аварийщики включили аккумуляторные фонари, и впрямь стало казаться, будто они на дне затопленной шахты.

Ног Веденеев не чувствовал — одеревенели, и он переставлял их, упирался ими, как ходулями. Перед глазами близко-близко мелькало лицо напарника, перекошенное от напряжения.

Вода в румпельном ходила врасхлест, и четверо аварийщиков, мешая друг другу, чертыхаясь, на ощупь конопатили щель куделью. Затычку вышибало. А тут еще водоотливную помпу забило старой ветошью. Корма просела, винты теперь почти не выбрасывало. Но вода подступала под грудь. Хорошо, что документы остались в каюте. Мысль о бумагах, при всей своей сиюминутной нелепости, приободрила: все будет хорошо и документы нам еще пригодятся! Вспомнился командир горноспасательного отряда — сивоусый Горпищенко. Тот в крутых ситуациях приговаривал: «Будь что будет, только пусть нам повезет!» И везло.

Волны перекатывались по палубе и в румпельном, как в железной бочке, гулко отдавались и водопадные ревы, и грохот какого-то сорванного железа.

Гуйдо, растягивая от напряжения слова, вдруг сказал:

— Батя говорил… кто в море не бывал… тот богу не маливался…

Веденеев хотел поддеть его насчет бога, но раздумал. В голосе Гуйдо впервые не прозвучало насмешки.

— Петрович! — рявкнул динамик. — Как вы там?

Замполит с трудом дотянулся до переключателя.

— Щель забили. Но держит плохо. Помпа работает вполсилы. Выживем!

— Наверх не выходить! — приказал динамик. — На корме леера пообрывало! Поутихнет, подбросим вам химкомплекты и горячий чай в термосах. Из собственных запасов. Как поняли?

— Понял, чай с лимоном!

— Нормально поняли. Курс прежний — семьдесят пять!

Есть у синоптиков такое понятие — «траектория шторма», то есть путь циклона по морю. Каким бы жирным фломастером ни наносился этот путь на метеокарты, он не в силах прервать волосяной карандашной линии генерального курса корабля. Если подвиг имеет графическое выражение, то оно в этих линиях…

Вода, хоть ее и поубавилось, все же колыхалась по пояс. Веденеев с тоской прикидывал, во что ему обойдется ледяная ванна: ревматизм, хронический радикулит? Хорошо бы отделаться воспалением легких… Белая постель, шерстяное одеяло и чай с малиной… Огненный красный чай, вобравший в себя сладкую кровь лета — малину. Много-много горячего чая…

Штурвал рвался из окостеневших пальцев. Веденеев уже не вращал деревянное коло, а висел на нем, и если бы не Гуйдо, наверное, свалился бы в воду.

«Колесован штормом на штурвале…» — билась дурацкая мысль.

Джафаров несколько раз пытался сменить лейтенанта, но Веденеев прогонял его на вертикальный трап, где хоть как-то можно было укрыться от воды. Арктическая купель не для южного человека. Так скрывал он от себя главную причину упрямства…

Сколько уже длилась эта дьявольская вахта и что там наверху — день, ночь, а может, утро? Часы, залитые водой, стояли. Мокрый китель заледенел и теперь хрустел при каждом движении. Аккумуляторы подсели и фонари не светили, а тлели. Грохотало на все лады — винты, помпа, шторм… Губы Гуйдо шевелились почти беззвучно. Прислушавшись, Веденеев разобрал: «Будет буря; мы поспорим и помужествуем с ней».

Видимо, остальных слов Гуйдо не знал, и твердил эти строки как заклинание.

Крышка люка распахнулась, и в глаза ударил ослепительный квадратный прожектор. Вниз ссыпалась промокшая до нитки смена — шесть человек.

Ухналев не обманул. Чай и в самом деле оказался божественным. Шторм уснул, проснулся голод. Гуйдо вгрызся в запекшийся горб буханки, как волк в загривок овцы. Наперебой стучали три переносных аварийных насоса…

…Разбойно-удалой посвист сирены. Сторожевик с изломанными леерными стойками, с промятыми крыльями входил в гавань. На ободранных бортах свежо и остро алели звезды.

В ходовой рубке тоненько нудил локатор. Капитан-лейтенант Ухналев, досадливо хмурясь, ругался по радиотелефону с оперативным дежурным. Дежурный настырно предлагал выслать буксир. А командир столь же упорно отказывался от позорища.

— Моторы в строю! Управляюсь нормально. Встанем сами… Прием.

Веденеев стоял за его спиной и щурился: море, залитое солнцем, резало глаза до слез. Он то и дело подтягивал рукава — китель после купания в румпельном здорово сел. И что поразительно — никаких простуд. Хоть бы раз чихнул!

Дня через три после возвращения в базу провожали увольняемых в запас. Команда, переодетая в первый срок, при белых ремнях, стояла в двухшереножном строю, а вдоль фронта в новеньких бушлатах, клешах и бескозырках, несмотря на морозец, шагали с «дембельными» портфелями Гуйдо и еще трое старшин. Только раз в жизни выпадает матросу пройти вдоль строя вот так вот: по-адмиральски — пожимая руки и заглядывая в глаза каждому.