Стоим на страже - [104]
— Ну все, Джафар! — кричал Гуйдо сквозь грохот винтов. — Заместитель за тебя вахту стоит. Мешком урюка не отделаешься!
— Урюк нет! — скалил белые зубы Джафаров. — Миндаль есть!
— Годится! — улыбался в ответ Веденеев. В промозглом железе румпельной стало жарко — сбросил «канадку».
Вот уж недаром говорится: одна беда не приходит. Веденеев ощутил вдруг, что топчется в воде, что черпнул в ботинок жидкого льда.
— Джафаров! — крикнул он. — Посмотри, откуда топит!
От таранных ударов волн разошлись листы кормовой обшивки. В щель сварного шва прорывалась вода, и довольно быстро. Пока доложили на главный командный пункт, пока подоспела аварийная партия, рулевые уже стояли по пояс. Румпельное немедленно обесточили. Стало темно, как в шахте. Аварийщики включили аккумуляторные фонари, и впрямь стало казаться, будто они на дне затопленной шахты.
Ног Веденеев не чувствовал — одеревенели, и он переставлял их, упирался ими, как ходулями. Перед глазами близко-близко мелькало лицо напарника, перекошенное от напряжения.
Вода в румпельном ходила врасхлест, и четверо аварийщиков, мешая друг другу, чертыхаясь, на ощупь конопатили щель куделью. Затычку вышибало. А тут еще водоотливную помпу забило старой ветошью. Корма просела, винты теперь почти не выбрасывало. Но вода подступала под грудь. Хорошо, что документы остались в каюте. Мысль о бумагах, при всей своей сиюминутной нелепости, приободрила: все будет хорошо и документы нам еще пригодятся! Вспомнился командир горноспасательного отряда — сивоусый Горпищенко. Тот в крутых ситуациях приговаривал: «Будь что будет, только пусть нам повезет!» И везло.
Волны перекатывались по палубе и в румпельном, как в железной бочке, гулко отдавались и водопадные ревы, и грохот какого-то сорванного железа.
Гуйдо, растягивая от напряжения слова, вдруг сказал:
— Батя говорил… кто в море не бывал… тот богу не маливался…
Веденеев хотел поддеть его насчет бога, но раздумал. В голосе Гуйдо впервые не прозвучало насмешки.
— Петрович! — рявкнул динамик. — Как вы там?
Замполит с трудом дотянулся до переключателя.
— Щель забили. Но держит плохо. Помпа работает вполсилы. Выживем!
— Наверх не выходить! — приказал динамик. — На корме леера пообрывало! Поутихнет, подбросим вам химкомплекты и горячий чай в термосах. Из собственных запасов. Как поняли?
— Понял, чай с лимоном!
— Нормально поняли. Курс прежний — семьдесят пять!
Есть у синоптиков такое понятие — «траектория шторма», то есть путь циклона по морю. Каким бы жирным фломастером ни наносился этот путь на метеокарты, он не в силах прервать волосяной карандашной линии генерального курса корабля. Если подвиг имеет графическое выражение, то оно в этих линиях…
Вода, хоть ее и поубавилось, все же колыхалась по пояс. Веденеев с тоской прикидывал, во что ему обойдется ледяная ванна: ревматизм, хронический радикулит? Хорошо бы отделаться воспалением легких… Белая постель, шерстяное одеяло и чай с малиной… Огненный красный чай, вобравший в себя сладкую кровь лета — малину. Много-много горячего чая…
Штурвал рвался из окостеневших пальцев. Веденеев уже не вращал деревянное коло, а висел на нем, и если бы не Гуйдо, наверное, свалился бы в воду.
«Колесован штормом на штурвале…» — билась дурацкая мысль.
Джафаров несколько раз пытался сменить лейтенанта, но Веденеев прогонял его на вертикальный трап, где хоть как-то можно было укрыться от воды. Арктическая купель не для южного человека. Так скрывал он от себя главную причину упрямства…
Сколько уже длилась эта дьявольская вахта и что там наверху — день, ночь, а может, утро? Часы, залитые водой, стояли. Мокрый китель заледенел и теперь хрустел при каждом движении. Аккумуляторы подсели и фонари не светили, а тлели. Грохотало на все лады — винты, помпа, шторм… Губы Гуйдо шевелились почти беззвучно. Прислушавшись, Веденеев разобрал: «Будет буря; мы поспорим и помужествуем с ней».
Видимо, остальных слов Гуйдо не знал, и твердил эти строки как заклинание.
Крышка люка распахнулась, и в глаза ударил ослепительный квадратный прожектор. Вниз ссыпалась промокшая до нитки смена — шесть человек.
Ухналев не обманул. Чай и в самом деле оказался божественным. Шторм уснул, проснулся голод. Гуйдо вгрызся в запекшийся горб буханки, как волк в загривок овцы. Наперебой стучали три переносных аварийных насоса…
…Разбойно-удалой посвист сирены. Сторожевик с изломанными леерными стойками, с промятыми крыльями входил в гавань. На ободранных бортах свежо и остро алели звезды.
В ходовой рубке тоненько нудил локатор. Капитан-лейтенант Ухналев, досадливо хмурясь, ругался по радиотелефону с оперативным дежурным. Дежурный настырно предлагал выслать буксир. А командир столь же упорно отказывался от позорища.
— Моторы в строю! Управляюсь нормально. Встанем сами… Прием.
Веденеев стоял за его спиной и щурился: море, залитое солнцем, резало глаза до слез. Он то и дело подтягивал рукава — китель после купания в румпельном здорово сел. И что поразительно — никаких простуд. Хоть бы раз чихнул!
Дня через три после возвращения в базу провожали увольняемых в запас. Команда, переодетая в первый срок, при белых ремнях, стояла в двухшереножном строю, а вдоль фронта в новеньких бушлатах, клешах и бескозырках, несмотря на морозец, шагали с «дембельными» портфелями Гуйдо и еще трое старшин. Только раз в жизни выпадает матросу пройти вдоль строя вот так вот: по-адмиральски — пожимая руки и заглядывая в глаза каждому.
Рассказ о мальчике, который заблудился в тайге и нашёл богатое рыбой озеро, названное потом его именем.«Это озеро не отыщешь на карте. Небольшое оно. Небольшое, зато памятное для Васютки. Еще бы! Мала ли честь для тринадцатилетнего мальчишки — озеро, названное его именем! Пускай оно и не велико, не то что, скажем, Байкал, но Васютка сам нашел его и людям показал. Да, да, не удивляйтесь и не думайте, что все озера уже известны и что у каждого есть свое название. Много еще, очень много в нашей стране безымянных озер и речек, потому что велика наша Родина и, сколько по ней ни броди, все будешь находить что-нибудь новое, интересное…».
Рассказы «Капалуха» и «Весенний остров» о суровой северной природе и людям Сибири. Художник Татьяна Васильевна Соловьёва.
1942 год. В полк прибыли новобранцы: силач Коля Рындин, блатной Зеленцов, своевольный Леха Булдаков, симулянт Петька. Холод, голод, муштра и жестокость командира – вот что ждет их. На их глазах офицер расстреливает ни в чем не повинных братьев Снигиревых… Но на фронте толпа мальчишек постепенно превращается в солдатское братство, где все связаны, где каждый готов поделиться с соседом последней краюхой, последним патроном. Какая же судьба их ждет?
Виктор Астафьев (1924—2001) впервые разрушил сложившиеся в советское время каноны изображения войны, сказав о ней жестокую правду и утверждая право автора-фронтовика на память о «своей» войне.Включенные в сборник произведения объединяет вечная тема: противостояние созидательной силы любви и разрушительной стихии войны. «Пастух и пастушка» — любимое детище Виктора Астафьева — по сей день остается загадкой, как для критиков, так и для читателей, ибо заключенное в «современной пасторали» время — от века Манон Леско до наших дней — проникает дальше, в неведомые пространственные измерения...
Рассказ опубликован в сборнике «Далекая и близкая сказка».Книга классика отечественной литературы адресована подрастающему поколению. В сборник вошли рассказы для детей и юношества, написанные автором в разные годы и в основном вошедшие в главную книгу его творчества «Последний поклон». Как пишет в предисловии Валентин Курбатов, друг и исследователь творчества Виктора Астафьева, «…он всегда писал один „Последний поклон“, собирал в нем семью, которой был обойден в сиротском детстве, сзывал не только дедушку-бабушку, но и всех близких и дальних, родных и соседей, всех девчонок и мальчишек, все игры, все малые радости и немалые печали и, кажется, все цветы и травы, деревья и реки, всех ласточек и зорянок, а с ними и всю Родину, которая есть главная семья человека, его свет и спасение.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Имя Льва Георгиевича Капланова неотделимо от дела охраны природы и изучения животного мира. Этот скромный человек и замечательный ученый, почти всю свою сознательную жизнь проведший в тайге, оставил заметный след в истории зоологии прежде всего как исследователь Дальнего Востока. О том особом интересе к тигру, который владел Л. Г. Каплановым, хорошо рассказано в настоящей повести.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».
Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.