Сто страшных историй - [94]

Рассвет положил конец метаниям.

– Вот и все, – с видимым облегчением произнес господин Сэки.

– Все, – согласился инспектор.

И, гулко хохотнув, добавил:

– Представляю, какие лица будут у тех, кто станет читать мой доклад!

2 Похвала господина Сэки

Сборы заняли много времени.

Сперва решали, что делать с головой. Везти в Акаяму, как доказательство? С одной стороны, для такого решения имелись веские основания: голову без труда опознали бы, подтвердив личность Ямаситы Тибы. И что? Еще до нашего отъезда в докладе стражников прозвучало: тело и голова Ловкача найдены по отдельности. Мертвая и протухшая в дороге голова не смогла бы подтвердить способности хитобан. Напротив, ее омерзительная плотскость сама по себе противоречила любым чудесам.

– Не повезем, – принял решение инспектор. – Голова пропала, голову нашли, голова сдохла… Наверху решат, что мы морочим им голову. Сделаем общий доклад, так будет достоверней.

– Достоверней? – с непередаваемым сарказмом подхватил Сэки Осаму. – Это уж точно!

Топить голову мы тоже не захотели. Во-первых, камень гораздо легче привязать к телу, чем к голове. Вдруг веревка, размокнув в воде, соскользнет? И потом, голова на дне, тело на дне… Опасная близость! От такого трупа, каким был Ловкач, можно ждать любых пакостей. Не хватало еще, чтобы близ острова Девяти Смертей всплыло какое-нибудь чудовище! Даже если святой Иссэн выяснит, как зовут чудовище, никому от этого легче не станет.

– Сжечь, – предложил господин Сэки. – Наилучший выход.

Его идея не встретила сопротивления.

Топливо для костра ссыльные собирали чрезвычайно долго. Я с ужасом представил, что было бы, реши господин Сэки сжечь найденное тело Ловкача. Торчали бы мы на острове до пришествия будды Мироку[41]! Все это время мы стояли возле палатки, не спуская глаз с головы. Казалось, она вот-вот моргнет, дрогнет ушами и улетит неизвестно куда.

День, не день, смерть, не смерть – улетит!

Доверить наблюдение слугам? Стражникам? Нет уж! Лучше мы сами. Даже предложение инспектора следить по очереди, пока остальные в палатке пьют чай и подъедают остатки провизии, не нашло поддержки. Тогда Куросава велел принести ему еды прямо сюда, на свежий воздух, и принялся с завидным аппетитом опустошать миски, чашки и плошки. Любой, глядя на него, проголодался бы. Но мне, увы, кусок в горло не лез.

Наконец костер запылал.

Дождавшись, когда от головы Ловкача останутся пепел, зола и обугленный череп, инспектор велел своему безотказному слуге взять камень и растолочь череп настолько мелко, насколько это возможно. Костяную дребедень вместе с пеплом и золой слуга собрал в мешок, где раньше хранился рис, взобрался на скалу – и развеял останки над морем.

Да, я помню: тело лежит на дне. Но прах плыл по волнам, не спеша утонуть. А даже если какие-то крупицы и опустятся вниз, к телу, вряд ли от этого случится большая беда. В любом случае, ничего лучшего в нашем распоряжении не было.

– Собираемся! – крикнул инспектор, когда слуга спустился в лагерь. – Я не останусь здесь ночевать даже за персик бессмертия!

Я полностью разделял его стремление покинуть остров немедленно. К сожалению, снова пришлось ждать, пока сворачивают палатки, связывают бамбуковые колья, собирают жалкие остатки провианта, пакуют одеяла, выданные нам на береговом посту, и те вещи, которые мы привезли с собой из Акаямы. Я едва сдерживался, чтобы не подгонять слуг, хотя понимал, что те и без моих окриков стараются как могут.

Им тоже было не по себе.

Лодка с инспектором отплыла первой. Мы с господином Сэки отчалили вторыми. За нами следовала лодка со слугами. Как и в первый раз, Широно устроился на корме, у руля. Вероятно, гордец считал, что он выше такого занятия, как гребля. К вечеру западный край неба очистился от туч. Солнце, которое еще недавно, как боязливый купальщик, пробовало воду то одним лучом, то другим, уже вовсю тонуло в темных водах. Из пучины высовывался край багровой, словно измазанной в крови шевелюры, неприятно напоминая о Ловкаче.

Казалось, хитобан лезет наружу.

Чепуха. И я знал, почему чепуха. Останки Тибы пошли на корм рыбам, от них больше не приходится ждать неприятностей. Чего, замечу, нельзя сказать о других людях.

– Иосикава!

Стражник откликнулся не сразу. Второй гребец ткнул его локтем в бок. Иосикава поднял голову, нашарил меня взглядом:

– Да, господин!

– Кто привязал камень к ногам Ловкача! Ты?

– Нет, господин.

– А кто?

Он замешкался с ответом.

– Я, господин, – откликнулся второй гребец. – Иосикава обмотал камень веревкой, а я привязал конец к ногам преступника.

– Обмотал веревкой? – удивился я. – Иосикава, ты же сказал, что не привязывал камня!

– Вы спросили про ноги, господин, – пропыхтел старшина. Лицо его блестело от пота. – К ногам я камня не привязывал, я камень обматывал.

– А кто столкнул тело в воду?

– Я, – с уверенностью откликнулся Иосикава.

– Точно?

– Не сомневайтесь, господин! Я и никто другой.

Я наклонился вперед:

– А я и не сомневаюсь. Тело сбросил ты, конечно же, ты. Ну что, Ловкач, не пора ли признаться в фуккацу? Как по мне, самое время. Протокол, если не возражаешь, мы составим на берегу.