Сто страшных историй - [96]

Ловкач скрежетнул зубами:

– И меня отпустят, так? Выдадут грамоту?

Он ударил веслом по воде:

– Сделают береговым стражником? Я вам что, деревенский дурачок?!

– Не отпустят, – согласился Сэки Осаму. – И стражником не сделают. Но грамоту о фуккацу мы тебе выпишем по всем правилам. Будет новое следствие, в этом нет сомнений. Судья может учесть искреннее покаяние, а также тот факт, что ты был убит старшиной Иосикавой. Есть шанс, что судья снизит тебе наказание. Так делали с заключенными, которых выпускали из тюрем во время пожаров. Тем, кто добровольно вернулся, снижали наказание на один пункт.

– А тем, кто не вернулся?!

– Их ловили и наказывали. Но уже не только беглецов, а всю их семью.

– Один пункт?

– Без покаяния тебя вернут на остров Девяти Смертей. Будешь ты и дальше пить кровь ссыльных, не будешь – суду это без разницы. Здесь и так люди мрут как мухи. Один пункт заменит тебе остров каторжными работами в рудниках. У работ есть срок, по окончании его каторжан ссылают в провинцию под надзор.

Лодку качнуло на волне.

– Один пункт, – просипел Ловкач. Казалось, его душит невидимка. – Один драгоценный пункт. Какое милосердие! И все-таки: что бы вы сделали, отвались у меня голова?

Над нами, в быстро сгущающейся тьме, хлопали крылья чаек. Обычно чайки летают тише, если не издают противных кошачьих воплей. Но у этих, похоже, вместо крыльев были паруса. Или это кровь гремела у меня в ушах?

– Да ничего! – господин Сэки рассмеялся. – Летай хоть до утра, ешь птиц. Тело останется в лодке, мы даже не станем ловить твою дурную голову. Рано или поздно тебе придется вернуться и прирасти к телу. Не беспокойся, мы его сохраним, просто крепко свяжем.

– А если я не вернусь?

– Тогда ты умрешь: сперва голова, за ней тело. При свете солнца ты не способен жить разделенным. Но это уже будет самоубийство, Ловкач! Ты самурай? Если желаешь, соверши сэппуку на свой манер. Не скажу, что после этого стану уважать тебя, но…

Никто не узнал, что имел в виду Сэки Осаму. Все неродившиеся слова застряли в горле старшего дознавателя, когда голова Ловкача – голова старшины Иосикавы! – покатилась ему на грудь. Вопреки ожиданиям, она не упала на дно лодки, а в последний момент по крутой дуге, чуть не задев меня, взмыла в небо.

Второй гребец завопил от ужаса. Вне себя от увиденного, он перевалился за борт и, хрипя надсаженной глоткой, поплыл назад, пытаясь достичь лодки слуг. Хорошо еще, ему хватило соображения не догонять лодку инспектора, сгинувшую в дальних сумерках.

Болела шея, как если бы у меня самого отвалилась голова. Шея, затылок, плечи – все ныло, крутило, каменело от боли. Почему? Да потому что я изо всех сил боролся с желанием обернуться, бросить взгляд назад, узнать, достиг ли несчастный стражник своей цели. Это была спасительная ложь. Судьба второго гребца мало интересовала меня. Но гордость не позволяла признаться в том, что Торюмону Рэйдену до одури хочется отвернуться. А если нет, так хотя бы зажмуриться, чтобы не видеть, как голова Ловкача Тибы висит над нашей лодкой, бешено выпучив глаза.

Лесной тэнгу сейчас позавидовал бы этим белым от ярости пузырям, вылезшим из орбит.

– Мое имя Ямасита Тиба! – взревела голова старшины Иосикавы. – Я самурай из провинции Кавати! Предки мои, услышьте! Пускай я жил как вор и преступник, но умру я самураем!

Невозможно, подумал я, содрогаясь. Он хочет покончить с собой? Но как вспороть себе живот, если твой живот вместе с остальным телом валяется на дне лодки, а голова парит в воздухе? Чем держать меч? Зубами? Да и где его взять, этот меч?!

Великий будда, о чем я думаю?

Все мысли разом выскочили из моей головы, когда голова Ловкача ринулась на меня, пытаясь вцепиться в горло. Не знаю зачем, но я привстал, и голова с невероятной силой ударила в мою грудь, опрокинув навзничь, на колени господина Сэки. Лодка опасно закачалась. Старший дознаватель закричал, когда зубы Ловкача, промахнувшись мимо моей глотки, вцепились господину Сэки в щеку. Я видел, как Сэки Осаму, не растерявшись, ладонями ударил Ловкача по трепещущим ушам – и голова, разжав челюсти, упала на дно лодки.

Я извернулся, хватая проклятую голову, но опоздал. Ловкач тотчас же взмыл в небо, будто мяч, посланный умелым игроком. Мои руки схватили пустоту.

– Проклятье! – выругался господин Сэки. По его лицу текла кровь. – Мерзавец, ты чуть не отхватил кусок моей щеки!

– Я Ямасита Тиба! – прогремело сверху. – Самурай из провинции Кавати!

И голова вновь кинулась на нас, как ястреб на гусей.

Глава восьмая Кто смеется последним

1 Тени на воде

Хочет изуродовать, билось в моем мозгу, пока мы сражались со взбесившейся головой. Ишь, зубами щелкает! Намеревается откусить нос, выдрать клок щеки, оторвать ухо. Не на убийство же он решился, в самом деле? Никто, если он не сумасшедший, не рискнет убивать другого человека. Ловкач, ты в своем уме? Или вконец утратил всякое соображение, решив, что такой вид самоубийства тебе по душе?!

Он знает, что делает, сказал кто-то.

В незваном советчике я, падая на сбитую моим кулаком голову, наваливаясь на нее всем телом и с отчаянием чувствуя, как Тиба кусает меня за пальцы, выскальзывает и опять взвивается над лодкой, даже не признал голос собственного здравого смысла. Мы со здравым смыслом кричали наперебой; вернее, это я кричал, пытаясь избегнуть укуса или сокрушительного удара слету, не вывалившись при этом за борт, а здравый смысл бубнил, подлец, холодным рассудительным тоном, как будто жил отдельно от меня и происходящее его не интересовало.