Сто страшных историй - [57]

Нрав Мори после возрождения остался без изменений, если не считать внезапную страсть к искусству каллиграфии, в котором муж Сэн быстро достиг небывалых высот.

Став сёгуном, Ода Нобунага не забыл верную службу Сэн. Он щедро одарил ее, дав в награду не только обширные земельные владения и доход в десять тысяч коку риса, но и возвел преданную соратницу в княжеское достоинство. Это значило, что сёгун наделил Сэн правом управлять землей и распоряжаться доходами самостоятельно, а не от имени мужа – тот прошлой зимой скончался от тяжелой болезни (новое тело оказалось с гнильцой!) – или сына, которого Сэн к этому времени родила.

Цветок мальвы, красующийся в гербе Нобунаги, первого сёгуна династии Ода, вдосталь накормил бабочку-командира.

Отряд был распущен. Но каждая женщина, сражавшаяся под началом Сэн, сохранила свое фитильное ружье как память о былой славе. Ничем другим они не дорожили так, как памятным хинава-дзю, передавая оружие из поколения в поколение.

* * *

– Ты не можешь быть потомком Сэн, – возразил я. – Она умерла княгиней. Будь ты настолько знатной, тебя никогда бы не просватали за меня.

Ран еще раз постучала пальцем по голове:

– Что у тебя на плечах? Пустой котелок? Конечно, я не родня великой Сэн! Я родом из семьи «бабочки», служившей под ее началом. Поэтому ружье передается у нас по женской линии.

Она показала мне кулак:

– И не только ружье.

Ну да, конечно. Что-то я этой безумной ночью совсем утратил способность здраво рассуждать.

– Ой, смотри! – она вдруг вцепилась в мое плечо. – Смотри же!

– Куда мне смотреть? На что?

– Да вот же он!

Дзикининки вернулся.

5 Главное правило секретарей

Он шел к нам из лесу, на ходу теряя ужасный облик. Рассвет еще прятался за вершинами гор, но жемчужно-серая муть уже струилась вслед за людоедом. Казалось, она смывает бахрому гниющей кожи, укорачивает безмерно длинные руки, стирает жуткий грим с лица. Когда Кёкутэй достиг крыльца, он был облачен в тело Кимифусы, каким я помнил отшельника.

Нами он не заинтересовался. По крыльцу подниматься тоже не стал – одним прыжком перемахнул перила веранды и скрылся в хижине. Я учуял отвратительную вонь: так пахло от тела и изо рта дзикининки.

Ран закашлялась.

Когда мы вслед за ним вошли в хижину, Кёкутэй сидел в углу – по счастью, не в том, где обосновался святой Иссэн – и дрожал мелкой дрожью. Он не произнес ни слова, не издал ни единого звука – трясся, будто его мучила лихорадка, а потом уснул.

– Что теперь делать? – спросил я.

– Не знаю, – откликнулся старый настоятель.

Два слова разбили в прах все мои надежды.

– Молиться? – предположил я. – Кимифуса хотел, чтобы вы молились за него.

– Молиться? – старик выглядел беспомощней ребенка. – Не уверен, Рэйден-сан, что моя молитва будет услышана. Я, самонадеянный глупец, считал, что после фуккацу Кёкутэй продолжит обычную жизнь, без превращения в дзикининки…

Я кивнул:

– Да, я тоже надеялся на это. Разбойник был наказан небесами. Разбойник умер, душа его сошла в ад. Почему же бедолага Кёкутэй обречен на страдания людоеда? Он ни в чем не провинился.

– Ни в чем, – подтвердила Ран. – В Макацу не было человека добрей.

Широно нашел плошку с остатками масла и фитилем. Чиркнул огнивом, выпустив на волю слабый язычок пламени. По стенам пошли гулять тени, усугубляя неприятное ощущение тесноты и беспомощности. Я словно сидел в темнице, под арестом, не в силах вырваться на свободу.

– Канцелярии, – вздохнул монах. – Рэйден-сан, все канцелярии одинаковы. На земле, на небе, в преисподней – никакой разницы. Это, конечно, всего лишь мое предположение…

– При чем здесь канцелярии?

Когда святой Иссэн заговорил, я живо представил себе все, о чем рассказывал старик. Вот небесная канцелярия – точь-в-точь кабинет секретаря Окады, только вместо Окады за столом расположился величественный небожитель в одеждах из узорчатого шелка и высокой чиновничьей шапке. Среди бумаг, которыми забиты шкафы и висячие стенные полки, стройными рядами уходящие в бесконечную даль, хранится и свиток судьбы разбойника Кимифусы. «За дерзкие прегрешения, – значится там, – решено обречь негодяя на участь мерзкого дзикининки…» Секретарь игнорирует этот свиток, он давным-давно забыл о нем, даже не думая идти разыскивать приговор, а уж тем более вносить какие-то изменения в давнюю историю. Зачем? На земле, как и предписано, продолжает жить дзикининки, пожиратель мертвечины, а сведения о том, что в про́клятом теле ныне обитает другой, ни в чем не повинный дух, в небесную канцелярию не поступали.

Они поступили в адскую канцелярию.

Вот он, кабинет, в точности похожий на небесный. Разве что секретарь за столом – грозный демон в одеждах из парчи цвета дыма и крови. Шапка? Шапка такая же, как у небожителя. Перед демоном лежит докладная записка о фуккацу, имевшем место близ горной деревушки на Эдзоти. Записка посвящена Кимифусе, Кёкутэй в ней не упоминается, поскольку живые ад не интересуют. «После совершения гнусного убийства, – значится там, – дух убийцы Кимифусы сошел в преисподнюю, где и был согласно уложениям размещен в жарком аду. Местным служителям предписано тыкать в него раскаленным копьем, пока пламя не пойдет у грешника изо рта и ноздрей. Таким образом совершается очищение от грехов перед новым рождением, о котором будет объявлено позже…»