Сто семидесятая - [62]

Прощальное собрание и речь были единственными событиями, отметившими трагедию. После второго приёма пищи мы отправились на занятия, остальные, так же, как и мы с Кэртисом, принялись за ожидавшую их работу. И то, что в груди постоянно давило, а мысли путались, не имело ровно никакого значения.

Круг за кругом жизнь двигалась с привычным постоянством. На какое-то время я даже позабыла о капитане и вспомнила о нём только по прошествии полного цикла. Вспомнила случайно. Имя всплыло из ниоткуда, а уже на следующий круг я снова оказалась в его каюте. После энергообмена он сразу же заснул, позволяя мне ещё долго лежать с широко распахнутыми глазами, бессмысленно пялясь в потолок.

Я не впервые видела смерть, но то, что случилось накануне, погрузилось в меня тяжёлым камнем. Мысли путались, не представляя собой никаких значимых и имеющих смысл последовательностей. Отдельные образы из прошлого и настоящего переплелись в один огромный клубок из жизней и смертей, промелькнувших на моих глазах.

Мне вдруг показалось, что всё это не имеет никакого смысла. Люди рождались и гибли по миллионам разных причин, но стоило посмотреть под другим углом, как все эти причины превращались в пустые случайности, стечения обстоятельств, заставляя сомневаться в том, есть ли у всех нас предопределение и цель, или мы всё же отдельные элементы, меняющие свою судьбу при столкновении с другими.

Круги продолжали свой монотонный ход, не принося с собой порядок. В конце концов, я попыталась попросту забыть о том, что произошло и вернуться к первоначальному замыслу: мне следовало узнать капитана ближе, втереться к нему в доверие и выведать нечто, что заставит ратенмарца потерять контроль ровно настолько, чтобы он успел придушить меня в припадке ярости. Также не следовало исключать запасной план — если у меня не получится довести ран Альрона, тогда всё придётся сделать собственными руками.

Я вспомнила об этом отстранённо, словно речь шла и не о моей жизни вовсе.

* * *

Кэртис, в отличие от промолчавшего о случившемся капитана, не уставал упоминать о трагедии, стоило нам хоть немного разговориться, чем порядком начал меня доводить.

— Кэртис, — не выдержала я, прошло уже несколько циклов, а Синий всё никак не мог успокоиться. Возможно, он был далеко не единственным, кому сейчас приходилось несладко, но далеко не у всех получалось выплёскивать копившееся внутри, особенно учитывая, что некоторые не только не могли облечь мысли в слова, но вообще не понимали что за червоточина сверлит голову изнутри. — Прости, пожалуйста, если покажусь тебе грубой, но могли бы мы больше не разговаривать на эту тему?

Лицо Синего на миг отразило растерянность.

— Прости, не думал, что это тебя раздражает.

— Дело не в этом, — нахмурилась я, чувствуя, как в висках снова зарождается пульсация, обречённая скормить меня страшной головной боли.

Это происходило каждый раз, когда я пыталась разобраться в собственных мыслях и чувствах, разложить всё по полочкам, упорядочить, сложить новые кусочки в старую картину — и раз за разом терпела неудачу. Головная боль ещё ни разу не давала довести начатое до конца.

— Просто мне думается, мы всё обсудили и нет смысла тревожить души мёртвых.

Мои слова заставили лицо парня наполниться пониманием.

— Ты права, — вздохнул он, опустив взгляд. — Самому тяжело говорить об этом, но никак не могу остановиться. Я уже дюжины раз прокрутил события того круга, и всё равно у меня такое ощущение, будто я чего-то не сделал, может даже ошибся. Помнишь, я сказал, что встретился с ин Гермом сразу после трагедии и он сказал, что все мы отлично поработали?

Я кивнула.

— На самом деле я сам отыскал его и спросил, видел ли он записи и считает ли он, что мы что-то упустили. Он сказал, что мы всё сделали правильно, но… не знаю, Юна. Просто это сводит меня с ума. Ты видела, какими крохами они все были? — он продолжил, не ожидая ответа: — До сих пор не могу поверить в случившееся.

— Ты зря себя коришь, мы действительно сделали что могли, — я сама не знала верю я в то что говорю или нет. — Мы только учимся. Наши знания и умения ограничены.

— Знаю. Мы немногое могли и оттого так мало сделали. И всё же, думая, как много сделал капитан, не устаёшь сомневаться, что сам сделал недостаточно.

— А что он сделал?

Кэртис одарил меня одним из тех удивлённых до глубины души взглядов.

— Ты разве не знаешь?

Я подёрнула плечами.

— У меня здесь не так много друзей, да и с капитаном не всегда получается поговорить.

Пусть думает, что хочет. Я чувствовала, что порядком раздосадована и вовремя не сумела с этим справиться, позволив словам сорваться с губ, но ничего не могла с этим поделать.

— Э, прости, — смутился он, кажется, заметив мои истинные чувства. — Я так привык, что все вокруг об этом только и говорят, что как-то не подумал, — сконфуженно закончил он.

— Так что там говорят? — вдохнула я поглубже, спросив настолько миролюбиво, насколько могла. Кэртис никогда не был требователен к другим и потому тут же посвятил меня в подробности:

— Ран Дарий Альрон как раз вёл небольшое сражение в области Триллита, находясь в сцепке с Зигмой, когда вдруг оповестил мостик и остальных о гиперпрыжке. Это было настолько неожиданным, что всем оставалось только ощутить едва заметную волну выравнивателя, сглаживающего искажения во внутренней части корабля, а затем мы вдруг прыгнули в неизвестный квадрант. Говорят, что каким-то образом капитан вычислил нападение на пассажирский транспортник, перевозивший в тот момент детей на Матеру. Тандерцы этого не ожидали, но всё же успели выпустить первый залп, Зигма возникла на линии огня недостаточно быстро и потому были жертвы, но если бы не капитан… — прилив вдохновения, разрумянивший щеки Синего, словно иссяк на полуслове.