Сто семидесятая - [60]

— Слышал, что как только атаку удалось отбить, детей тут же направили по ближайшим кораблям.

— Много погибших?

Синий наконец оторвал взгляд и, не торопясь, огляделся вокруг.

— Скоро узнаем.

Ратенмарец оттолкнулся руками от камеры, на которую опирался всё это время, а потом сделал то, что я не забуду никогда — он быстро склонился к девочке и неуклюже чмокнул её в лоб. А затем наконец ушёл.

Ноги и руки давно похолодели от ужаса, стоило мне замереть на секунду, и шаг дался с трудом. Я приблизилась к камере, вставая на место, где кун назад стоял ратенмарец.

Малышка была совсем худенькая, но если бы не белоснежное, как её платье, лицо, можно было бы поклясться, что она здорова и сейчас вошла в ту пору, когда тело начало стремительно вытягиваться, обещая высокий рост. Не знаю, какого цвета у неё были глаза, не знаю, о чём она думала последние уты и как выглядела её жизнь до этого.

Я нисколько не сомневалась в том, что она тейанка. Чуть раскосые к вискам глаза и оливковая кожа укрепляли меня в уверенности, что ошибки здесь быть не могло.

Её рука была совсем холодная.

Мне хотелось утешить её в гуле царившей повсюду суматохи. Многие дышали, у многих впереди были долгие дюжины, а у малышки без имени всего этого больше не было.

«Не печалься, милая, — шептала я в уединении собственного разума, поправляя светлую прядь, выбившуюся из хвостика. — Ты не станешь ничьей батарейкой и никто больше не станет тебя обманывать».

Мои слова были чистой правдой, но облегчения от этого не было. Те девушки, с которыми я училась в одной группе, кажется, были рады своей жизни, считая, что у них есть предназначение. Они не обращали внимания на цвет и вкус еды и, скорее всего, нисколько не сердились на крохотное пространство личной каюты. Они ничего не знали о том, кто они, и от того их жизнь совсем не казалась им ужасной.

Несмотря на строгую дисциплину они знали, что такое дружба и испытывали искренние чувства к мальчишкам в чёрном. Это была их жизнь, наполненная радостями, а позже, когда пелена наконец спадала с глаз, горестями. Но это была их жизнь. И несмотря на всё презрение, которое я испытывала к этим дурочкам, и собственный выбор, который вскоре должен был остановить моё сердце, я не желала им зла. Я не желала им смерти.

Фарфоровое личико передо мной выглядело совсем невинно. У меня не поворачивался язык назвать эту девочку дурой. Разве она была виновата в том, что её воспитывали таким образом, что у неё не оставалось никаких шансов узнать об окружающем мире хоть что-то полезное? И эта девочка совсем не заслужила смерти от рук тандерцев. Она пала жертвой кровавой войны, как и многие до неё.

Это было несправедливо. Нечестно.

Но кто был в этом виноват? Ратенмарский правитель, совершивший ошибку из собственной алчности множество сантир назад? Или его предки, те немногие, кому удалось уцелеть? Или их дети, озлобленные жестоким уроком прошлого? Или тандерцы, проигнорировавшие глупость неразвитого племени и вступившие в войну? Или их потомки, убившие сегодня девочку, чья судьба могла быть такой разной, начиная от свободной жизни на Тейане и кончая участью птички в клетке на Матере?

Кто был во всем виноват?

Я не заметила, как слезы хлынули потоком, стекая вниз по щекам и капая на комбинезон. Не заметила, как сползла вниз под камеру, обхватила руками колени и стала тихо давиться рыданиями.

Мы, выжившие и скрывавшиеся тейанцы, были счастливы в собственном крохотном мирке ущелья. Лишённые права свободной жизни, мы всё равно не разучились улыбаться, дружить, любить. Мы ценили эти жалкие крохи и считали, что наш мир рухнул заново, когда ратенмарцы отыскали укрытие, потому что несмотря ни на что мы хотели жить.

Все хотят жить. Даже в неволе. Даже помня о том, каково это — быть свободным.

Какая бы ни выпала доля, каждое существо всё равно выстраивает тесный мирок собственного существования, ограниченный бескрайними просторами планеты, металлической обшивкой корабля, несколькими палубами и крошечной каютой.

Я ведь была счастлива в Альмене. И были счастливы мои мать и отец, и друзья, и все односельчане. Конечно, мы никогда не забывали о том, чего нас лишили, но, несмотря ни на что, мы продолжали жить и радоваться яркому свету звёзд.

И эта девочка тоже научилась бы быть счастливой. Возможно, всего на несколько дюжин, но она бы непременно радовалась своему вымышленному предназначению.

Никто не имел права отбирать её жизнь.

Никто.

Это всё, что у неё было.

— Юна, — позвал знакомый голос.

Я не хотела отвечать и смотреть в лицо капитана.

Может быть, во всем был виноват именно он?

— Юна, иди сюда, — непривычно мягко позвал он и я почувствовала, как меня потянули за руку. Вокруг всё плыло, пока я пыталась подавить судорожное дыхание и оглядеться вокруг. — Пойдём.

Капитан взял меня под руку и повёл вдоль заполненных детьми камер, вокруг которых было так много Синих.

Успокаиваться получалось с трудом. На миг я засмотрелась на посиневшее лицо мальчика, которому камера оказалась уже не в силах помочь, и споткнулась. Ран Альрон не дал мне упасть, а затем и вовсе подхватил на руки.

Я хотела сказать, что могу идти сама, но силы будто закончились, испарились разом. Энергии во мне было предостаточно, я бы с лёгкостью могла выполнять несложную физическую работу несколько кругов кряду без перерыва на сон и отдых, но сейчас мне не хватало другой силы. Той силы, что заставляет двигаться вперёд, определяя начало любого действия. Я чувствовала себя свечой без фитиля.