Сто монет - [13]

Шрифт
Интервал

— Пожалуй, я не поеду.

— Как же так?

— Поезжайте без меня. Сегодня никак не получится. Прежде всего нужно с Тойли-ага решить — и без того неприлично затянули… И ещё набежали некоторые неотложные дела. Так что, придётся, видно, вам одному…

— Ну что ж, решайте свои срочные вопросы, а я поехал!» — подвёл черту Ханов и, поскрипывая сапогами, вышел из кабинета.

После его ухода Карлыев некоторое время задумчиво смотрел в одну точку.

— Да, тяжёлый человек… — неожиданно произнёс он, покачав головой и предлагая сигарету Тойли Мергену. — Очень тяжёлый.

Они снова закурили.

— Этот человек либо недостаточно умён, либо чересчур честолюбив, — не сразу отозвался Тойли Мерген, который при Ханове начисто исключил себя из разговора. — Я его не слишком-то знаю, но сдаётся мне, что он до нынешней своей должности добирался из последних сил. Я бы рядом с таким и дня не вытерпел. А вы вот, смотрю, как-то ладите.

— Да, пытаемся сработаться, несмотря ни на что, — признался Карлыев. — Человек он и впрямь тяжёлый, я бы даже сказал — грубый, но всё же не без достоинств. Главное, что Ханов совершенно неутомим, А ведь это немало!..

— Сердце вам подсказывает одно, а язык говорит другое, дорогой Мухаммед. Не всё-то в жизни можно сгладить. Гохерты тоже выносливы, но уж зато злее и упрямее верблюдов не сыщешь.

— Не судите по внешнему виду, Тойли-ага. Бон ежевика — до чего же колючая ягода. А варенье из неё — пальчики оближешь!

— Так ведь к ежевике сколько сахару добавляют! Потому и вкусно.

— Вот и мы постараемся к нему добавить чего-нибудь этакого, — улыбнулся Карлыев.

— Уж очень он спесив. Аллах его знает, на чём его спесь замешана и куда он гнёт? Что-то у него своё на уме…

— А у вас, Тойли-ага, оказывается, глаз приметливый, — признал секретарь райкома. — Скажу вам, как старому коммунисту, что тут вы попали в самую точку. Хоть Ханов и не может пока действовать в открытую, но заветная его мечта нет-нет да и проскользнёт. Кому быть главным в районе — вот что его гложет. Такому бы безраздельно командовать народом, да вот беда — райком иной раз его осаживает. Если он поймёт, что партийное руководство не для того существует, чтобы ограничивать власть исполкома, а для того, чтобы направлять её по верному руслу, то и сам успокоится, и с людьми поладит. Ну, а если нет… Словом, время покажет… Вот так-то, дорогой Тойли-ага! — Карлыев достал из ящика письменного стола какой-то список и, пробегая его глазами, продолжал: — Значит, в вашем деле нам от Ханова помощи не будет. Что ж, подумаем сами. Вот на мясозаготовки нужны люди, по сёлам, ездить, но это вам никак не подходит… Ещё есть работа, только здесь, в городе, не знаю, придётся ли она вам по вкусу. Вообще-то хоть и далеко от дома, но дело реальное, тем более, что машина у вас своя, да и квартира здесь имеется. Пожалуй, неплохо было бы вам на какое-то время совсем уйти от колхозных дел… Так сказать, отдохнуть от них, стать горожанином… С другой стороны…

— Я на работу не привередлив, Мухаммед! — торопливо вставил Тойли-ага. — Честное слово, готов даже сторожем куда пойти или камни на спине таскать, лишь бы про меня не говорили, что такой здоровый человек, а целые дни без дела болтается, дома у себя киснет.

— А то, может, подождём ещё немного? — продолжал прикидывать вслух Карлыев. — По правде сказать, чем-то мне это назначение не по душе. — Он встал из-за стола, подошёл к Тойли Мергену и положил руку ему на плечо. — Давайте ещё немного повременим, может быть, и получше что-нибудь подвернётся.

— Куда же ещё ждать! — энергично запротестовал Тойли Мерген. — Тут и минуты ждать нельзя. Скажите прямо, какая там у вас должность.

— Вы всегда хорошо одеты, Тойли-ага, — издалека и не без смущения начал Карлыев. — Даже в поле у вас обычно вид человека, одетого со вкусом и вполне современно. Судя по всему, вам не раз приходилось бывать в ателье?

— Бывать-то бывал, но при чём здесь ателье, я ведь не портной! — удивился Тойли Мерген.

— Портной не нужен, — засмеялся секретарь райкома. — Нужен директор. Мне зампред горсовета Курбанов чуть ли не каждый день звонит, всё просит, чтобы я ему дал хорошего честного человека на эту должность. Он, конечно, и ещё несколько дней подождёт, так что вы подумайте как следует, посоветуйтесь, с кем надо, и потом мне скажете.

— Я согласен! — не раздумывая, заявил обрадованный Тойли-ага. — Чего же тут советоваться! Хоть сейчас готов приступить к работе.

— Погодите, погодите! — умерил его пыл Карлыев. — Вы сейчас поезжайте в это самое ателье, познакомьтесь с их работой, узнайте что к чему, какая там обстановка. Словом, примерьтесь сначала…

— Сейчас же еду! — поднялся Тойли Мерген. — Только считайте, что я уже познакомился и согласен.

На том они и распрощались.

Вскоре в кабинете у секретаря райкома снова объявился Ханов, заранее известив о своём приходе скрипом сапог.

— Вы же собирались в «Социализм», — удивился Карлыев.

— Я туда звонил. Отдал все нужные распоряжения по телефону.

— Хорошо бы всё-таки съездить, на месте выяснить, как там дела. Может, им нужна помощь?

— Считайте, что уже съездил. Будьте уверены, они после моего звонка сделают всё, как я приказал! Ну, если теперь оттуда не пойдёт хлопок, пусть на себя пеняют!


Рекомендуем почитать
Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.