Стинг. Сломанная музыка. Автобиография - [33]

Дебора работает секретарем в адвокатской конторе в Ньюкасле. Кажется, у нее нет никаких амбиций, кроме как выйти замуж и жить семейной жизнью. Мы никогда этого не обсуждали, но так или иначе мысли о браке являются подтекстом всех отношений людей разных полов моего поколения и принадлежащих моему классу. Я буду поддерживать такое положение дел, но в душе считаю его пережитком прошлого. Мы переживем ложную беременность, а потом я сойдусь с дочерью директора школы, и спустя четыре года Дебора умрет. Мысли о ее смерти будут сопровождать меня всю оставшуюся жизнь…

Поработав кондуктором автобуса и строителем, я решаю устроиться на офисную работу. В помещении, каким бы оно ни было, не холодно, и такой карьерный рост будет приятен моей матери, а я могу делать вид, что в офисе я по полной использую свою «гениальную голову». В газете Evening Chronicle нахожу объявление: «Используйте свое образование, начните карьеру госслужащего». Красивым почерком пишу заявление и подаю его в Управление налоговых сборов. Обнаруживаю в гардеробе свой старый галстук, костюм «в елочку» и более или менее приличные ботинки. Причесываюсь и еду на поезде в Манчестер на двадцатиминутное собеседование, во время которого предстаю перед комиссией в составе нескольких мужчин средних лет, которые задают мне вопросы наподобие «А есть ли у вас хобби?».

Меня подмывает соврать и ответить, что я обожаю ловить рыбу на мух, но понимаю, что могу поставить себя в дурацкое положение, если спросят о том, сам ли я изготавливал свои блесны или в какой реке графства Нортамберленд лучше всего ловится форель. Я мог бы, конечно, ответить, что люблю музыку, но это скорее страсть, я бы не стал называть музыку своим хобби. Я отвечаю, что мое хобби – это ходьба.

«А куда и где вы ходите?»

«Ну… практически всегда и везде», – расплывчато отвечаю я.

«Полагаем, что на этой работе вам не придется много ходить, мистер Самнер».

«Думаю, да».

«А какие газеты вы читаете?»

Я вспоминаю, что нахожусь в Манчестере, поэтому говорю: «Guardian?» Несколько человек удивленно приподнимают брови, я решаю, что выбрал слишком левое издание и добавляю: «И еще…Telegraph».

«Очень сбалансированный выбор, мистер Самнер». Я чувствую, что они поняли, что я вру.

Если честно, мне кажется, что для получения этой работы было бы достаточно поднести зеркальце к моему рту, чтобы оно запотело и все поняли, что я жив. Другими словами, собеседование не было сложным.

«Так вот она, значит, какая, эта госслужба», – думаю я.

Я начинаю работать в налоговой. Для меня это всего лишь очередная работа, к которой не лежит душа. Я не обладаю необходимым багажом знаний, и мне даже близко неинтересно. Несмотря на то что госслужащего практически невозможно уволить, я делаю все возможное, чтобы создать такой прецедент. В моем лотке для входящей корреспонденции скапливается гора потрепанных и необработанных файлов, а вдоль стен офиса безмолвным криком отчаяния стоят шкафы с грустными налоговыми историями сотен тысяч людей. Меня не утешает даже то, что у всех тех, чьи налоговые дела я должен рассматривать, работа такая же бестолковая и беспросветно тоскливая, как и у меня. Я начинаю почти на час опаздывать на работу, мои ланчи становятся все дольше и дольше, и я всегда первым выбегаю из офиса в пять часов, после чего начинается моя настоящая жизнь – я хожу с Деборой на танцплощадки и в клубы слушать самые разные музыкальные группы. Мы идем на Рода Стюарта и The Faces в Mayfair, а в А Go-Go – на Fleetwood Mac, Джули Дрисколл и Брайана Огера. Сидя в автобусе, Дебора терпеливо выслушивает мои мечты, что я смогу стать профессиональным музыкантом, и бесконечные разглагольствования о сильных и слабых сторонах той или иной группы. На следующий день я снова окунаюсь в тоскливую реальность работы в налоговой.

Мой коллега, некий мистер Уилсон, проработавший тут более двадцати лет, рассказывает про Алана Прайса, который сидел ровно на моем месте незадолго до того, как обрел популярность в качестве клавишника Animals. Мистер Уилсон являлся хранителем традиций и истории отдела. Он любит подсматривать, как девушки достают из высоких шкафов коричневые и розовые папки с файлами, чтобы потом раздать их сидящим в большом зале сотрудникам. Под предлогом необходимости заточить карандаш он неизменно поворачивал стул так, чтобы ему были хорошо видны девушки, и как бы устремлял задумчивый взгляд на офисные просторы, когда милые, одетые в мини-юбки барышни привставали, чтобы дотянуться до верхних полок с файлами. Поскольку в рабочее время у меня в душе всегда царила тоска, я начал имитировать тщательно продуманную хореографию мистера Уилсона, состоявшую в повороте крутящегося стула, затачивании карандаша и задумчивом взгляде в пространство. Наверное, со стороны мы с ним были похожи на двух синхронных пловцов, бороздящих воды томительного вожделения. Девушки не укоряли нас за такой вуайеризм, потому что чувствовали себя так же тоскливо, как и мы. Парочка из числа этих офисных сирен были очень даже ничего, но я решил не поддаваться их чарам, чтобы не застрять в этом офисе на всю жизнь. Я не хотел превратиться во второго мистера Уилсона, намертво прикованного к своему рабочему столу, словно грустный Приап, навечно пойманный в храме чувственности.