Стихотворения - [28]

Извлекаю — как из пира —

Зыбкий звон хрустально-синий —

Из громоздкого клавира —

Только душу героини.

Свет луны и двор бездонный

В духе смутного Карьера.

Желтый сумрак заоконный,

Свечка, очерк интерьера…

Наизнанку и наружу —

Эта комнатка в мансарде.

Отпущу на волю душу

В ветреном Париже,

                             в марте!

Слышишь, кровь моя глухая,

Я твой враг и хмурый данник…

По двору

             проходит

                          странник,

Озираясь и вздыхая.

Вот к луне лицо приподнял,

Стал. Не говорит ни слова,

В окна смотрит…

                        Что ты отнял,

Господи,

            вот у такого?

И пронзительно и страстно

Льется та же кантилена.

Ночь печальна и прекрасна,

Словно тристии Верлена.

Счастлив я, что причастился

Лиры этой величавой,

И пустой и пестрой славой

Малодушно не смутился.

И в мелодии Верлена,

Вещего отца и метра,

Ты, Лакме, жива нетленно.

О Лакме,

             дочь мглы и ветра!

1916

79. «За полночь над пеной прибоя, над громом и рознью…» Перевод В. Леоновича

За по́лночь над пеной прибоя, над громом и рознью

Мой конь, словно птица усталая, плыл тяжело…

Струна натянулась, и вспыхнули лунные гроздья.

Кромешное море — направо — насквозь — рассвело!

Движенье умрет — и очнется его изваянье,

И праздничный мрамор цветет, словно ветвь алычи…

Является женщина, и голубое сиянье

Исходит из моря и утро восходит в ночи.

Гремящая галька прибоя — воистину ТЕРРА!

Оглохла скала, как безумец, нажав на курок…

Была колыбель, голубые лучи Люцифера,

Был свет путеводный в начале безвестных дорог.

1916

80. Повторение. Перевод В. Леоновича

Сугроб нарциссов и фиалок,

И гроздь глицинии вслепую

Свисает с почернелых балок,

Где пуля попадала в пулю.

А тополек стоит на страже

Ресниц твоих и занавесок,

И тем острей — идея кражи,

И тем мрачней — крыла черкесок!

И прячут голубые лица

Наемные невестокрады.

А кровь, не вольная пролиться,

Исходит розами ограды.

И льется линия Шираза

Вдоль тополиной вертикали…

Да сохранят тебя от сглаза!

Но сохранят тебя едва ли…

Смоковница укоренилась

В библейском кирпиче железном,

И неизбывна божья милость

На одиноком и болезном.

Первоначальные восторги

Обвалу холода подобны,

А Очи Дремлющие — зорки

И памятливы и подробны.

С тем пропадает середина

И дышит эпилог в романе,

И постепенно и едино

Всё тонет в ветре и тумане —

Балкон, и милые ступени,

И тополь твой праздностоящий…

Всё поравняет снег забвенья —

Снег более чем настоящий.

Но как мучительно и тонко

Уходит бытие и рвется!

Дано мне сердце олененка!

Дано мне сердце ратоборца!

Воскресни — говорю — воскресни,

Живи, оазис Ортачала —

И слезы — и весна — и песни —

И — всё — иначе — и сначала!

1916

81. Тост за тебя. Перевод В. Леоновича

Как этот странный господин

В зеркальной пропасти овала —

Вхожу в кафе — совсем один —

И наполняю два бокала.

А вещи стали нетверды,

И сонм их плавен и прозрачен.

Пью за тебя, алаверды!

А скрипка отвечает плачем.

Я жду — и ты заговоришь,

И в мир душа моя вернется.

Но всё колеблется — и лишь

Бокал стоит, не шелохнется.

Откликнись, где ты? Никого

В пространстве, лишь тобою полном.

Всё это время таково —

Всё отдано блаженным волнам.

1916

82. Тебе тринадцать лет. Перевод Б. Ахмадулиной

Тебе тринадцать лет. О, старость этих

Двух рук моих! О, добрый мир земной,

Где детские уста всех арифметик

Тринадцать раз смеются надо мной!

Я путаюсь в тринадцати решеньях —

Как весело! Как голова седа!

Тринадцать пуль отлей мне, оружейник,

И столько ж раз я погублю себя.

О девочка, ребенок с детским жестом,

Привставшая над голубым мячом,

Как смело ты владеешь вечно женским

И мудрым от рождения плечом.

Я возведен — о, точность построенья! —

Причудой несчастливого числа

В тринадцатую степень постаренья.

О как, шутник, твоя слеза чиста!

1916

83. Утешение. Перевод В. Леоновича

Есть утешение пределов светлых

И прошлого отрадная далекость

И в глубине желаний сокровенных —

Забвения торжественная легкость.

Ночные небеса — арена брани,

Там синие распластанные кони…

Приходит Ведающая Заране

Распутать линии моей ладони.

Она услышит тишину — не выстрел,

Она промолвит, сладостная пери,

Что цвет еще не цвел и плод не вызрел,

Нет прошлого и не страшны потери.

Что было — будет и не перестанет,

Насытит гладных и утешит бедных

И надо лбом толпы как перст восставит

Светильник помыслов моих заветных!

1916

84. Заход солнца. Перевод О. Ивинской

Как отраженье и подобье

Великих дат,

Над белым облачным надгробьем

Пылал закат.

И без тебя, среди развалин,

Я, как бобыль,

Всё брел, и ветры развевали

За мною пыль.

Вдруг — вижу очертанье моста

Из серебра,

Чтоб звездам подниматься просто

В ночь, до утра…

1916

85. В пути. Перевод Л. Темина

1

Горячий воздух синь. Откуда бог весть

Мне слышится, что каждый куст дрожит,

И улей позаброшенный жужжит —

Моя навеки проклятая совесть.

Душа тоскует по забытой сказке!

О, эта женщина, она светло жила —

Как на селе звенят колокола,

Как блещет серп в колосьях без опаски.

Когда грехов моих зажегся пламень?

Когда весь этот ад… скажи, когда?

Душа вернулась, не нашла следа,

Одна дорога да могильный камень.

2

Поляны, горы и разливом — нивы

Горят на солнце выпавшей росой.

И мчусь куда-то я, еще счастливый,

Еще хороший и еще босой.

Но снов чужих меня казнили муки,

Огнь городской обуглил дочерна —

И не дрожат уже в перчатках руки,