Стихотворения - [11]

А если чувство места и есть

То, что нам о вселенной известно,

Тогда только знание – жизнь,

Единственный свет единого дня,

Единственный путь к единственной простоте,

Глубочайшему утешенью судьбы и мира.

II.

Есть одинокость людская,

Часть пространства и одиночества,

Где знанье отринуть нельзя,

Где знание несокрушимо,

Светоносный спутник, рука,

Крепкая мышца, десница, могучий

Ответ, внявший и внемлющий глас,

Для которой наше право и право вне нас

В их единстве превыше всего, –

Непобедимая сила,

Путь, предначертанный нам,

Мера ничтожности нашей

Залог величия нашего

И нашей мощи грядущей.

III.

Вот настоящий творец –

Одинокое дерево колышет багрянцем ветвей –

Мыслитель, лелеющий золото мыслей в уме золотом, –

Лучезарных, возвышенно звонких:

Радости смысла, вырванной из хаоса,

Дарована форма. Тихий свет

Для такого творца – та лампада,

Что подобно ночному лучу,

Расширяет пространство вокруг –

Это сияние тьмы из ничего создает

Такие строения чёрные, такие всеобщие формы

И тёмные зданья, что диву даешься,

Глядя, как перст, не размером огромный,

Все отметает мановеньем одним.

IV.

Безымянный творец неведомой сферы,

Неведомой, непознаваемой,

Некой данности, словно образ

Аполлона в естестве соприродном,

Образ Рая в краю Утра,

В средоточье себя, грядущего я,

Будущего человека в будущем месте,

Когда и то, и другое известно,

Освобожденье от тайны,

Начало конечного строя

И права человека быть собою самим,

Наукой, себя постигающей, как абсолют.

V.

Глубокое дыхание – опора

Для красноречья, – коль неотделимо

От знанья бытие, то право знать

И право быть – одно. Мы входим в знанье,

Когда мы входим в жизнь, и вместе с ней

Мы обретаем знание, но есть

Иная жизнь, лежащая за гранью

Сегодняшнего знанья, – затмевает

Она сиюминутный блеск –

Светлее, отдаленней, совершенней, –

Ее нельзя достичь, познать лишь можно,

Не волевым усильем обрести,

Но получить путем непостижимым,

Как благодать, ниспосланную свыше, –

Слепящие предчувствия блестяще

Разрешены ярчайшим откровеньем.

Нет карты Рая. Всемогущий Дух

Снисходит на освобожденных смертных.

Мы постепенно узнаем итог,

И каждый человек есть приближенье

К той цельности, когда из сора истин

Прозренье созидает цельный образ.

В тот день, когда последняя звезда

Открыта будет, смертных и богов

Генеалогию отменят – право

Знать будет равнозначно праву быть.

В ничто сотрется древний символ: мы

Проникнем в сокровенный смысл

За символом, уйдем от пересудов,

Что наполняют гулом купола,

Туда, где в птичьем гаме оживет

Легенда, словно в искре свет костра.

VI.

Властитель мира и себя, достиг

Или достигнет этого он через

Познанье. Мозг его есть слепок мира,

А мир вращается в его сознанье:

Сквозь ночь и день круговращенья в диких

Пространствах, вкруг других и солнц, и лун,

Вкруг лета, поперек ветров и зим,

Подстать другим круговращеньям, где

За кругом круг претерпевает мир

В прозрачной оболочке мозга смену

Комедий света и трагедий тьмы, –

Мир, порожденье климата, проходит

Все циклы умонастроений мозга,

Цветенье образов его вобрав.

Наш разум обновляет мир в стихе,

В пассаже музыкальном или в мысли

Философа, находит новый смысл

Он в «Иоанн-родил-Иакова»,

В космических полетах, новизной

Меняющих привычный образ мира.

Для поколений мысли сыновьями,

Наследниками человека стали

Деянья разума – единственный завет

И достоянье. Строить жизнь он может

На истине. Что в силах ограничить

Его свободу, коль свобода в знанье?

VII.

Живущий в данности всегда сродни

Конкретной мысли, облеченной в плоть

Среди плантагенетовых абстракций,

Он – та единственная пядь, на коей

Огромные покоятся аркады

Пространства, достоверность ясной мысли,

Рождающейся из недостоверных

Систем, он – та определенность, что

Размоется в безмерности созвездий,

Как проявленье строгого закона,

Сводящего к абстракциям конкретность,

Гиганту их на плечи взгромождая.

Абстракции, сей птичий караван

Величественной матери, как бы

Есть некоего совершенства образ.

То не уловка ловкого поэта, –

Сама судьба, что в истине живет.

Нас покоряет вкрадчивость конца.

VIII.

Каков сивиллы образ? Нет, не той,

Не вознесенной и не осенённой

Красой росистых красок соразмерных:

Блистающий в святилище на троне,

Великолепный символ, осиянный

Аркадой радуги, являясь нам,

Венцом и скиптром поражает дух, –

Скипетродержица высоких жизней,

Их средоточье, лучезарный смысл.

А эта – воплощение себя,

Душа-сивилла, чей алмаз бесценный

Есть нищета, сокровища ее

Сокрыты в средоточии земли,

Сей клад – нужда, а посему и образ

Сивиллы, как слепец, наощупь форму,

Убогую, хромую вечно ищет:

Рука, спина, мечта невзрачны так,

Что и не вспомнишь, – столь неузнаваем,

До дыр, в ничто изношен прежний образ.

Ребенок спит и видит жизнь во сне,

И на дорогу женщина глядит.

Когда от этого зависит жизнь,

Они должны воспользоваться правом,

Дает нужда им это право, выдыхая,

Дать имя категориям суровой

Необходимости, наречь их – значит

Создать опору, право опереться,

А значит, право знать свое спасенье,

Посредством знанья своего достичь

Иных пределов, плоскость ту, откуда

Блистающая женщина видна

В полнейшем одиночестве, она

Между людей и все ж отчуждена

От человеческого, неземная,

Все боле отдаляясь, застывает.

И все ж, досель непознанное нами,

Нечеловеческое наших свойств,

Известное в неведомом пребудет