Стихотворения - [10]

Которое исследователь структур

Сам для себя избрал. Он на пороге

Стоит, как будто в мысли форму обрели

Слова его, и он постиг их суть.

Перевод Яна Пробштейна

СТИХОТВОРЕНЬЕ, ЗАМЕСТИВШЕЕ ГОРУ

Вот оно, слово в слово,

Стихотворенье, заместившее гору.

Он вдыхал его озон,

Хотя книга, раскрытая на столе, обрастала пылью.

Оно напоминало ему, как было необходимо

Выбрать направленье, куда идти,

Как он переставил сосны,

Сдвинул скалы и выбрал путь среди туч

К верной местности,

Где он бы нашел завершенье в необъяснимом итоге:

Опеределённость горы, в которой его неопределённость

Найдёт, наконец, пейзаж, к которому они оба стремились,

Где он мог бы лежа глядеть на море внизу,

Узнавая свой неповторимый и одинокий дом.

Перевод Яна Пробштейна

СКАЛА

I.

70 лет спустя

Иллюзия – то, что когда-то мы были живыми,

Жили в родительском доме, искали себя,

Своим порывам верны – в свободе, лёгкой, как воздух.

Подумай о той свободе семьдесят лет спустя.

Она уже не воздушна. Дома недвижно застыли,

Хотя и стоят они прочно в устойчивой пустоте.

Нет ни теней наших даже, ни их теней не осталось.

К концу подошли те жизни, прожитые в воображенье,

Их не было никогда... И звуков гитары тоже

Не было, нет и ныне. Абсурдно. Сказанных слов

Не было, нет и ныне. Этому верить нельзя.

В тот полдень свидание в поле кажется выдумкой, где

В отчаянье два трупа обнялись

В разыгравшемся воображенье, –

Причудливо предполагая, человек утверждал в теореме,

Что соприродны солнцу те двое, что те величины

Входили в замыслы солнца

О его же собственном счастье,

Словно ничто могло мастерством, metier, обладать,

Бренное в вечной своей мерзлоте

Жизнь утверждать – иллюзия была так желанна,

Что пробились зелёные листья, на высокой скале прорастая,

И сирень расцвела, как будто слепоту исцелили,

И радуясь, яркий свет возгласил рождение зренья.

Ожило цветенье и мускуса благоуханье,

Жила непрерывность в вечном движенье,

И вся вселенная – частица бытия.

II.

Стихотворение как символ

Мало покрыть листвою скалу.

Мы должны от неё исцелиться лекарством земли

Или сами себя исцелить, что равно

Врачеванью земли – исцелению от забвенья.

И все же если набухнут почки, проклюнутся листья,

Если они расцветут и появится плод,

Если отведаем мы разноцветных первин,

Плодов их плоти, земля могла б исцелиться.

Произведение листьев – символ стихотворенья,

Изображенье блаженства, а символ есть человек.

Жемчужный венчик весны, великий венок лета,

Времени осенняя лента – копия солнца, покровы скалы.

Те листья – стихотворенье, икона и человек,

Они – исцеленье земли и наше,

Утверждая, что ничего иного и нет.

Неизменно они пускают ростки, цветут и рождают плоды.

Они больше, чем просто покров на голой скале.

Они прорастают сквозь самый бельмесый глаз,

Из наибледнейшего корня, из восприятья

Рождаются новые чувства, стремленье

Дойти до конца всех дорог –

Тело стало быстрее и разум пророс.

Они расцветают в любви человека, когда живёт он в любви.

Они приносят плоды, и год познается по ним,

Словно в кожице бурой было его пониманье,

Мёд в его мякоти – последнее откровенье,

Изобилие года и мира, в котором

Стихотворенье придает значенья скале,

Полные столь сложных порывов и образов,

Что превратившись в тысячу разных вещей,

Оголенность скалы исчезает. И в этом –

Исцеленье листвы и земли и наше.

Слова скалы – и человек, и символ.

III.

Формы скалы в Ночном Гимне

Скала – есть серая частица жизни человека,

Камень, откуда он восстает – вверх и вдаль,

Ступень в холодные глубины поколений...

Скала – есть твердая частица воздуха

И зеркало планет, где отражаются они,

Но – преломляясь в человеческом глазу,

Глазу их молчаливого певца:

Бирюзова скала в несносный вечер,

Горящий рдянцем, падким на порочные мечты –

Нелегка добродетель едва взошедшего дня.

Скала – обиталище целого, сила его и мера,

То, что рядом всегда: точка А в перспективе,

Обновляющейся в точке Б: таково

Происхожденье оболочки манго.

Скала – то место, где ясное должно

Доказывать себя и разум, суть вещей,

Начало человеческого и конец,

Где космос заключен, дверь в содержанье, в день

И в то, что высветляет день, вход в ночь и в то,

Что озаряет ночь с ее полночно-мятным ароматом,

И Гимн её скале, как в ярком сне.

Перевод Яна Пробштейна

НЕ ИДЕИ О ВЕЩИ, НО САМА ВЕЩЬ

В преддверье конца зимы,

В марте сдавленный крик извне

Показался твореньем сознанья.

Он был уверен, что слышал

Птичий крик на заре или до,

В ветре раннего марта.

Солнце вставало в шесть

Над снегами уже не помятым плюмажем —

Оно въяве светило.

Увядшее папье-маше сновиденья

Не породило его —

Оно въяве светило снаружи.

Тот крик суховатый был пеньем

Хориста, чьё «до» зазвучало до хора.

Оно было частью блестящего хорала

Светила со свитой хоральных колец,

Еще в отдаленье. Как бы

О реальности новое знанье.

Перевод Яна Пробштейна

ПАРУС УЛИССА

Под силуэтом паруса Улисс,

Символ искателя, плывущего в ночи

В безмерности морской, свои читает мысли.

«Ибо я знаю, – сказал. – Я есмь и право

Имею быть». И правя

Судно под звездным потоком, изрек:

I.

«Если знанье и то, что нам о предмете известно –

Одно, тогда для того, чтоб познать человека,

Надо им стать, для того, чтобы местность познать,

Надо с ней сжиться, – похоже, что так и есть.

А если познать человека значит и всё познать,